Взгляд сквозь пальцы

Зеркало отразило бы сейчас лицо с серыми губами и иссиня-бледным носогубным треугольником. Лицо того, кто балансирует на грани. А чего же вы хотите, доктор? Ваш тренер по НЛП Костя предупреждал: нельзя присоединяться к дыханию умирающего. А это существо только воспроизводило последние вздохи, которые сделало когда-то.

Славик Чжу – у него клиника китайской медицины – сказал бы, что оно пило из меня энергию ци, чтобы сохранять человеческий облик. Для чего? Чтобы помочь любимому отцу. Я же чувствую, оно… она, Полина… говорила правду. Если умирающие не врут, мертвым врать тем более незачем. Да и движения глаз это подтверждали. Что же привело ее сюда? Любовь, просто любовь. Та, что «долго терпит и никогда не перестает». Как бы счастлив с ней был тот, кого бы она полюбила, если бы дожила до этого. Любовь заставила ее вновь перейти ту реку, которую переходят лишь однажды. Чего ей это стоило?

Не знаю. Но я едва не сыграла в ящик. Если бы она знала, чем это может для меня кончиться, остановилась бы или нет? Вряд ли. Что я для нее? Ворота, в которые нужно пройти, замок, который нужно отпереть – и броситься на помощь отцу. Как она произнесла «сильный»… Преданное обожание – вот что прозвучало в тихом голосе. Любовь, которая может толкнуть на что угодно ради любимого. Она добилась своего и ушла – куда? Лучше не думать. Продолжайте лечение, доктор. Еще чаю, побольше сахару. Хорошо бы коньяку, но здесь его нет. Пора выбираться домой, сейчас я все равно не работник, в голове звенит пустота, мысли ворочаются как… Как что? Домой, в кровать с грелкой, и чтобы рядом был кто-то родной. Они смогут мне помочь… кажется.

Я с трудом сгребла карточки в пакет, проверила, что чайник выключен, и вызвала такси.

Он появился через два дня, тоже в конце приема. От двери до моего стола – пять шагов, и с каждым шагом диагноз становился все яснее, словно увеличивался шрифт, послушно следующий за колесиком «мышки». Эта легкая расслабленность всего лица – словно кто-то провел по нему влажной губкой, размазывая все, что было написано жизнью за десятилетия. Взгляд: он смотрит вперед – на меня – сквозь меня – и видит что-то другое. То, что ему было дороже всего на свете и что он потерял. «Там» он и находится – процентов на девяносто. Остальные десять – в «здесь и сейчас», в моем кабинете на третьем этаже, ранней теплой осенью, ближе к концу рабочего дня. Резкие вертикальные морщины между бровей и на щеках, сжатый рот, опущенные уголки губ. Чуть скованные движения. Горе давит его панцирем собственных напряженных мышц, успело чуть ссутулить. Еще просматриваются остатки армейской выправки… Реактивная депрессия. Или все же ПТСР, посттравматическое стрессовое расстройство? Частое сочетание.

– Проходите, присаживайтесь. Слушаю вас.

Он молча отодвинул стул из полосы яркого света, сел и, не мигая, уставился перед собой, мимо меня – в пространство.

– Что беспокоит?

– Ничего.

– Пусть так. Что же вас привело сюда?

– Мне сказали прийти. Я пришел.

– Кто вас направил?

– Дочь.

– Она врач?

– Она умерла два года назад. Покончила с собой. А вчера приснилась. Она и раньше снилась, но не так. Раньше приснится – и молчит. Я ее спрашиваю: почему ты это сделала? Молчит, голову опустила и молчит. Даже ее глаз не вижу. Она и записку оставила в одно слово: «Простите». Не подписалась, точку не поставила. «Простите» – и все. Жена за год сгорела. Рак. Куда только я ее не возил, кому только не показывал. Главный онколог сказал: она не борется, не хочет жить. Да она и сама говорила: «Хочу к Поленьке». Хотела спросить, что же с ней случилось, почему она… Почему? Мы на нее надышаться не могли. Умница, красавица, отличница. Уже потом, когда все случилось, я столько книг об этом перечитал. Все хотел понять, почему? Пишут: от того, что считают себя уродинами, парень бросил или вообще нет парня, что учеба не идет, сверстники заклевали, родители пилят, бедность заела… У нее все было хорошо!

Он почти выкрикнул эту фразу, впервые встретившись со мной взглядом. Показалось, что меня ткнули добела раскаленным железным прутом. Взгляд вдавил меня в жесткую спинку стула, и я вдруг узнала эти серо-голубые глаза. Даже рисунок радужки похож.

«Он сильный. Он военный, полковник». Не позавидуешь его противникам. Наверняка повоевал… может быть, контужен, и не раз… заводится с полуоборота… ПТСР, конечно, «сердце солдата». И реактивная депрессия – тяжелая, затянувшаяся. Что бы он ни говорил, он будет говорить одно и то же, сказанное четыреста лет назад: «Корделия мертва! Коню, собаке, крысе можно жить, но не тебе! Корделия!»

Присоединяйся и перехватывай рычаги управления, пока он тебя не прибил. Ведь ты пока жива, а он не может вынести, что живы все, кроме нее, Полины.

Дыши в такт. Зеркаль. Слушай. Лови все, пока он выговорится. Включай уважение и приятие… Доверие исходит от тебя, отражается и возвращается к тебе. Вот его лицо чуть ожило, ослаб зажим челюстей и губ.