Взгляд сквозь пальцы

Я проснулась с бешено колотящимся сердцем и не сразу сообразила, где я и что со мной. Обрывки сна ускользали из памяти, рассыпались, словно старый песчаный замок на пляже, путались с воспоминаниями о прошедшей ночи. Я жива и осталась сама собой, все той же Ольгой, которой нечего скрывать от своего любимого и единственного мужчины. Да, я знаю, что Генка не изменился бы ко мне, но ничто не проходит бесследно, и не все удается вылечить. Какое счастье, что…

Что я убила еще одного человека? Нет, что смогла избежать изнасилования, а может быть, и смерти. Если для этого мне пришлось убить, то это не такая большая цена.

Нужно было сделать еще кое-что, и как можно скорее.

Я встала, надела халат и подошла к зеркалу. Глубоко вдохнула и посмотрела в него сквозь пальцы.

Она была все так же прекрасна, но что-то изменилось. Словно померкла радость, которой она светилась в прошлый раз. Сейчас я видела многое из того, чего раньше не заметила. Черная брошь-обидомэ с золотой гравировкой – летящая стрекоза. Ямочка на подбородке. Изящно вырезанные ноздри. Взгляд из-под приопущенных ресниц – оценивает? Выжидает?

Я выдохнула и поклонилась – коротко и глубоко.

– Спасибо, Хино-сан.

Она улыбнулась, ответила церемонным коротким поклоном – только мелькнули украшения в прическе – и исчезла.

Я опустила руку, и передо мной вновь было привычно пустое зеркало. Нет, не пустое: в нем отражались желтеющий тополь, окно, тюлевая занавеска, подоконник и что-то еще на нем…

Резко повернувшись, не успев осознать, что же все-таки увидела, я бросилась к окну. Кораблик был на месте. Но передняя мачта обвалилась и лежала рядом кучкой ракушек, словно на морском берегу. Не веря своим глазам, я сгребла ракушки с подоконника, и только сухой стук, с которым они ссыпались в подставленную ладонь, убедил меня, что это не сон.

У меня получилось. Та радость, которая половодьем залила меня вчера, сделав легкой, как пузырек в шампанском, помогла совершить шаг к тому, чтобы остаться собой.

Сейчас это был только призрак той радости, которая несла меня по ночному городу, наперегонки с лисьей тенью. Но и его хватило, чтобы прыгать по спальне, неистово визжа, зажимая себе рот, чтобы не испугать соседей, а потом выскочить в коридор, схватить в охапку выходившую из ванной Катьку и яростно ее тискать.

– Мам, ты чего?!

– Сама не знаю, просто соскучилась, да и вообще…

– Это ты – вообще!

– Да, я – «вообще», мы, психиатры, все такие, а ты что, не знала?

Как ей сказать, что ночью я дважды столкнулась нос к носу со смертью, чужой и своей, – и выскользнула из ее холодных рук? Что я убила, чтобы не быть убитой, и не жалею об этом? Что чувствую себя живой – живой! живой! – и уже этим счастлива? Разве можно кому-то о таком сказать, а тем более собственному ребенку?

– Да ладно, я привыкла уже, – покровительственно заявила дочь. – Чай пить будем?

– Будем!

Пить чай оказалось не с чем. Почти все, что было в холодильнике, я уничтожила ночью. Несколько холодных котлет съела Дашка, уходя в школу. Но я поскребла по сусекам и сотворила блинчики, а масло и варенье нашлись в углу холодильника.

Жарили блинчики мы вдвоем, Катька – стоя коленками на табуретке, высунув кончик языка от усердия. И съели их тоже вдвоем, оставив пяток самых кружевных Дашке.

Катька трещала без остановки, рассказывая про садик, про Алика, который, оказывается, совсем не тупой и тоже любит муми-троллей. Я слушала, кивала, подавала иногда реплики и остро чувствовала, как уходит время.

– Мам, а куда тебя возили?

– В реанимацию.

– Расскажи!

– А что рассказывать? Умер. Мальчишка совсем, лет шестнадцати…

– Отчего?

– От наркоты.

– А-а… Кололся?

– Угу.

Врачебные дети узнают о жизни и смерти очень рано – и очень многое. В Катькином теперешнем возрасте Дашка увидела белую горячку. Те же самые «экстренные», вызов в хирургию, ребенка не оставить одного – поехали! Соскучившись рисовать на старых листах назначений в ординаторской, дочь отправилась искать меня и застыла у стеклянной двери в изолятор. Так она и простояла там, прилипнув носом к стеклу, пока ее не заметила постовая сестра. Да и та не смогла оторвать ее от невиданного зрелища, пока не догадалась предложить работу. Польщенная Дашка мгновенно клюнула на приманку, и я вскоре обнаружила ее катающей ватные шарики.

– Смотрите, доктор, как у нас хорошо получается!

– Мам, я вон уже сколько сделала!

– Молодец, Дашкин, а теперь пошли одеваться.

– Мам, а почему ты с ним по полу ползала?

– Мне нужно было понять, что ему мерещится. Дай завяжу шапку.

– Я сама! А что ему мерещилось?

– Тараканы, много-много тараканов.

– Фу-у, гадость!

Дашка всегда была смелой, но тараканов, пауков и прочих членистоногих побаивалась.

– А почему они ему мерещились?

– Потому что он сошел с ума – ненадолго. Держись за перила.

– А отчего?

– От водки.

– А почему он не у тебя в сумасшедшем доме, а у папы в хирургии?