Взгляд змия

– Нет, Криступас. – Лизан оттолкнул пустую тарелку и пригубил водки из шкалика. – Чистейшая правда. Случилось это лет десять назад. Я преставился, объевшись поганок, и меня похоронили. Да только, слава богу, не сам вырыл яму. Такую неглубокую я бы рыть не стал. Новый могильщик оказался ветреным парнем, незнакомым с нашим грунтом, потому, когда я проснулся в гробу под землею, мне несложно было вылезти на воздух. С похорон прошла одна ночь. Я отряхнул прах со своей одежды и подался на запад, потом на север, пока не обошел множество стран и не увидел тьму людей, говоривших на непонятных языках. Путешествовать мне было легко, ничто не давило на сердце. Душа ведь уже покинула мое тело. С тех пор я живу без забот. И, видно, буду жить еще долго. Может быть – веки вечные. Моя душа ведь где-то там, – он показал пальцем вверх, – Господь Бог думает, что тело мое уже сгнило в могиле, Ему и в голову не приходит, что я преспокойненько гуляю по свету без души. Если Он не призрит на меня, я еще всех переживу. Неизвестно, где меня сейчас и хоронить. Просто так закопать где попало вроде бы не годится. Я ведь не животное, а человек. Но и на кладбище мне не место. Ведь у меня нет души. Вот оно как.

Шинкарь, стоя в дверях кухни, тихо заходился от хохота, согнувшись в три погибели. Лизан проследил за ним взглядом:

– Эй, хозяин, гони монету. Ты же подслушивал.

– Накормлю тебя даром, – сказал хозяин, утирая слезы, выступившие от смеха.

Лизан удовлетворенно кивнул.

– Так-то, Криступас, я еще похороню вас, Мейжисов. Чай, ты не забыл, что я тебе говорил на кладбище.

– Ты все еще жуешь смолу, Лизан?

– А то как же.

Криступас откашлялся:

– Слыхал я, что ты стал знатным рассказчиком.

– Есть немного. Рассказываю то да се. А людям интересно. Латыши научили меня предсказывать будущее. Но этим особо не заработаешь. Вот и баю всякие байки. Ты не представляешь, Криступас, какое это удовольствие – рассказывать, просто говорить. Я всю свою жизнь работал, на болтовню не было времени, и вот наверстываю упущенное. Говорю или думаю, и ничего больше не делаю. Теперь я знаю несравненно больше, чем раньше. За десять лет узнал столько, сколько за всю оставшуюся жизнь. Тебе, Криступас, незнакома радость, которую чувствуешь, окунувшись в прохладный живительный поток познания всех и вся.

– И не стыдно тебе, Лизан, так жить?

– Нет, Криступас. Остатки стыда я утратил вместе со своей душой, упокой ее, Господи. Теперь я свободен и от стыда. Ну да ты ведь привел девушку послушать что-нибудь интересное, верно?

Криступас сунул руку в карман.

– Да, Лизан. Дорого это будет стоить?

– Ни гроша. Твоей женщине я буду рассказывать бесплатно. Во имя нашего общего прошлого.

Пиме с сияющим лицом, не спуская глаз с Лизана, стиснула руку Криступа.

– О чем ты хочешь услышать, милая?

Пиме пожала плечами:

– Да о чем угодно. Обо всем. О жизни. Расскажите, дядя, как живут люди на чужой стороне. Вы, должно быть, столького навидались.

– А то как же. – Лизан, довольный, как гусь, заерзал на скамье.

И он принялся рассказывать о чужеземных краях, где книги печатают не только для ученых мужей, но и для детишек, они украшены презабавнейшими картинками, и в краях сих очень много детей, умеющих их читать. Он поведал ей о чудеснейших вещах, описанных в этих книгах, и Пиме ахала от восхищения. Он говорил о странах, где петухам к шпорам привязывают ножи, и они на глазах у сотен зевак убивают друг друга (тут Пиме прослезилась), а праздный люд гогочет и скачет от радости. «Я был там, – уверял Лизан, – где люди, мужчины и женщины, и стар и млад, на Ивана Купалу раздеваются догола и пляшут вокруг костра, а потом любятся друг с другом, целуются, повсюду слышны радостные вздохи и смех, и нет между ними ни ревности, ни несогласия» (Пиме от стыда закрыла лицо руками). Лизан говорил, что побоялся вскарабкаться на подпирающие облака горы, ибо там будто бы живут полудикие племена, их люди – прекрасные всадники, они едят человеческое мясо и молятся, закрыв ладонями зенки, – им стыдно, что Господь создал их такими (Пиме побледнела от ужаса).

Понемногу в корчму набралось больше люду, они кидали по монетке в тарелку, стоящую на столе у Лизана, и садились послушать его истории. Лизан с легкой руки перешел к более веселым вещам, которые всем нравятся, и Пиме заходилась от смеха, слушая, как люди кушают липкую глину, утверждая, что она вкуснее кексов, начиненных засахаренными орехами и корицей. Ей приспичило сбегать по малой нужде – возможно ли усидеть на месте, слушая, как подробно и образно Лизан передает суть споров заморских врачей: однополы ли глисты, беспокоящие наш род, то есть мальчики они или девочки, и как сии многомудрые мужи копаются в дерьме, пытаясь это выяснить.