Взгляд змия

– Бог видит, лжешь ли ты, батюшка. Я-то не вижу, но от Господа ничего не утаишь.

– Воистину, отче. Не утаишь.

– Значит, у графа были свои планы насчет этой девицы?

– Да, отче. Мне кажется, он был в нее влюблен.

– Откуда тебе это известно? Он тебе сам признался?

– … да, отче.

– Вы с графом беседовали столь откровенно, касались таких задушевных тем? Сие противоречит твоему утверждению, что граф холоден, а тебе не хватало обходительности.

– Мы беседовали в тот единственный раз, когда граф обратился ко мне со своей просьбой. Он прискакал ко мне верхом. Больше мы ни разу с ним не разговаривали.

– Как же так? Что же ты тогда делал в графском дворце?

– Я… я… читал в их библиотеке.

– Ха. Итак, посиживая в графской библиотеке, ты намеревался привлечь их к Католической церкви? Браво, отец Пялужис. Браво, браво. Ревностное старание миссионера. Что и говорить. Ну ладно. Не намекал ли граф на свои притязания, когда ты отказался удовлетворить его просьбу?

– Не намекал…

– Я хотел бы услышать более твердый ответ. Да или нет?

– Нет.

– И что же было дальше?

– Ничего особенного. Я огласил помолвку Пиме и Мейжиса. Все, как положено. За три воскресенья. А потом была свадьба.

– Постой, постой, батюшка. Я хотел бы услышать что-нибудь о молодых.

– Ваша воля, отче.

– Какого они сословия?

– Они крестьяне, отче. Хотя Криступас Мейжис – неплохой плотник, формально они крестьяне.

– Расскажи мне о каждом из них по отдельности, батюшка Пялужис. Из каких семей они вышли, зажиточные или бедные крестьяне, и как они вообще, что за люди. Начни с юноши, с Криступаса.

– Мы с ним почти одновременно переехали в этот приход. До моего приезда он прожил там с год, не больше. Так что еще не успел обжиться, познакомиться с кем-нибудь поближе. Раньше он жил на хуторе, в так называемой Мейжине, с десяток верст от моего прихода. Многие были с ним знакомы, но близко – никто. Я тоже не могу точно сказать, почему он решил перебраться с хутора сюда. Продал дом, все постройки и землю, купил в этих краях усадьбу и поселился. Землю он уже почти не возделывал, зарабатывал на жизнь ремеслом. Человек он замкнутый, но набожный и добрый. Сейчас ему уже за три десятка. Именно по своей замкнутости он так долго и не женился. Многим он казался чудаковатым, но вам, отче, лучше меня известно, как оно бывает в народе: кто не такой, как я, тот уже и подозрителен. Бедняком он не был, но и богачом не слыл. Что еще, отче?

– Это не твоя вина, Пялужис, но сколь мало можем мы сказать о другом человеке! Из каких малюсеньких крупиц приходится восстанавливать его образ! Где живет, богат ли, сколько ему лет… Вот, признаться, и все. Ну не серчай, извини, я тебя оборвал. Продолжай. Расскажи мне о девочке.

– Не сочтите мои речи греховными, отче, но все, что можно сказать о ней, легко умещается в понятие «согрешить в мыслях».

– У нее красивое тело, дорогой мой?

– Воистину так, отче. Она красавица. Не мне решать, в чем тайна женской красоты, ибо мы избегаем думать и рассуждать об их внешности, дабы не ввела нас в искушение. У нас нет опыта, который подсказал бы нам, что еще в женщине прекрасно, кроме лица, которое видим мы все. Одно ее лицо очаровывало, но, мнится мне, и стройное тело не менее. Когда она, чуть опоздав, входила в церковь, меня подмывало ненадолго прервать проповедь и исподтишка смотреть, как она идет. Конечно, я этого не делал, но мысли всех мужчин в церкви на мгновение отрывались от Господа нашего, а взгляды, даже у самых старых, вонзались в нее.

– Любил ли ты ее, отец Пялужис?

– Нет, отче. Я думал о ней, это правда, но только как о сестре моей в Иисусе Христе, которую должен любить так же, как люблю вас, как люблю любого другого человека. Буду с вами откровенен, отче. Раз или два я подумал, что люблю ее менее, чем других, я разгневался на нее за то, что смущает мои мысли. Но я тотчас об этом пожалел. Кроме того, думая о ней с досадой, я имел в виду других женщин.

– Понимаю тебя, отец. Со всеми бывает. Во мне самом несколько раз возникало желание совлечь с себя сутану. Ничего удивительного в этом нет. Я не осуждаю тебя. И что же дальше?

– В церковных книгах она записана под именем Евфемия, но все зовут ее Пиме. На свое счастье, а может, на беду, она не ведает, насколько хороша. Они жили вдвоем с матерью, отец давным-давно погиб. Они неимущие. Трудно женщинам на свете без мужчины. Девочка была небогатой невестой, и сваты не заглядывали к ней, хотя многие стискивали зубы, гоня коней мимо их дома. Да, это хорошая, набожная девочка. К тому же и работящая. Видя таких женщин, мы думаем, что они созданы для лучшей жизни.

– Все мы созданы для лучшей жизни, Пялужис, и обладаем жизнью сей в духе Господа нашего.

– Воистину так, отче.

– Любила ли эта девочка своего суженого?

– Я склонен полагать, что да – любила. Подобные вещи мы редко можем знать наверняка. Но я склонен верить, что любила. Да я и сам…

– Да, батюшка?

– Нет, ничего, отче.

– Ну ладно. А после, значит, ты повенчал их?