Взяточник

Третий, Игорь… ну, здесь, вроде, все ясно. «Я не предатель, поэтому не предам» – бери в пример и будь праведником. Посыл, вроде бы, понятен. Но копнуть поглубже: да в этом ли посыл? Где он, и где я? Ведь я, не то, что близко к этому Игорю не стою, мы как будто с разных планет прилетели. Что бы Игорь ответил на предложение, сделанное мне? Стал бы он двое суток размышлять? Идиотский вопрос. У него ответ на лице написан, и отвечать бы не пришлось, все и так ясно. Да ему, наверняка, и не предложили бы…. Нет, не способен я на такое. Даже ради собственной жены, которую безусловно люблю, и то, не уверен, что решился бы. Может и смысл был в этом: я не такой, от природы не способен, слаб… Тварь я дрожащая или право имею? вопрошал Раскольников. А я, получается, право имею, потому, что я тварь дрожащая. …А может, я тварью стану, когда признаю за собой это право?

А может, я сейчас положен в гроб на два дня, чтобы на третий воскреснуть к новой жизни …или превратиться в тлен? Может я, своими страданиями, искупаю чужие грехи, начальству своему, заворовавшемуся, даю шанс исправиться и спастись? О-нет, я точно не Христос. И здесь я – за свои грехи. И что в моем случае воскресение? Выйти отсюда на свет божий с клеймом Иуды? …или жить годами в неволе с нимбом праведника? Что Пасха для меня? Что тлен?

Набожным человеком Евгений Иванович не был. Но вера, как известно, стучится в душу, когда других посетителей там уже не ждут: Верю ли я в бога? Или нет, не так: верю ли я в него настолько, чтобы туманные заповеди пыльных богословских книг стали руководством к действию? Смогу ли разобраться в хитросплетениях религиозного догмата, угадаю ли истинный смысл библейских притч? …Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова… а я кого должен родить из себя? Святого взяточника, который сам берет, но, про других рассказывать не хочет? …или стать карающим мечом в божьей длани по заявке правоохранительных органов? Кесарево – Кесарю, божье – богу… так, может, он сами соберут свое, без меня? Много и неоднозначно учит писание тому, что нужно делать в жизни. Но, то, чего делать нельзя, указывает лаконично и без тумана: Не делай! Или гиенна огненная! Нет, святые отцы, умом я вашу доктрину понимаю, но принять ее сердцем пока не готов. Простите…

А может, смысл в том, что я вообще размышляю на эти темы? Значит, не пропащий я человек, коль не согласился сразу, а взял тайм-аут. Да… а вот, как бы не наоборот! Так на спонтанность можно было списать, а теперь, получается, что это мой осознанный выбор, обдуманный, каким бы он не оказался. …И тайм-аут не я взял, мне его дали…

Ну что, спасибо вам, высшие силы! Вновь стало понятно, что ничего не понятно.

Так, ничего не надумав, Евгений Иванович задремал. Как ни странно, никаких снов ему не приснилось.

Тюремное утро вновь застучало дверными замками, зазвенело ограничительными цепями, загавкало отрывистыми командами: «стоять!», «лицом к стене!». Ночь прошла, все ожило.

К следователю Евгения Иванович вызвали только после обеда, часа в четыре. Никто за это время к нему в камеру не подсаживался, можно было спокойно поразмыслить, но уже не получалось. От калейдоскопа событий и массы передуманного Евгений Иванович устал.

Тщетно пытался он примирить простое и по-человечески понятное желание остаться на свободе с совестью. Всякий раз, убаюканная, было, его хитровыдуманными доводами и аргументами, она вновь открывала глаза и показывала ему свой кукиш: Нет, брат Евгений, не договоримся! Хочешь свободу бессовестной ценой? Валяй. Дело твое. Но меня не приплетай, я тебе свое добро не даю. Никогда не дам!

Не было уже душевных сил размышлять далее.

У следователя он оказался, так и не приняв решение, как же ему поступить.

– Ну что, Евгений Иваныч? Созрел? – спросил следователь и положил перед ним готовый протокол допроса. – Прочитай. Самому, наверное, интересно будет.

Евгений Иванович взял протокол в руки. Документ был аж на пяти печатных листах, исписанных с обеих сторон. По объему выходила целая повесть.

– Читай, не спеши. Сигарету хочешь?

– Я не курю.

Евгений Иванович стал читать протокол, постепенно погружаясь в него, как в забористый детектив. Составлен он был, конечно, не в жанре беллетристики, но внимание захватывал определенно. Тем более что все действующие лица были знакомы Евгению Ивановичу лично.

Речь в протоколе шла о двух крупных земельных аферах, провернутых пару лет назад, про которые он слышал краем уха, но подробностей, конечно, не знал. Теперь, читая как это все происходило на самом деле, он в очередной раз дивился размаху и наглости своего начальства. Да, он их знал, но явно недооценивал. Ряд схем, описанных здесь, вообще был ему не знаком и отдавал практически гениальностью, если это слово здесь уместно.