Взяточник

– Ой, какой герой! Ты, Евгений Иваныч, дурака-то из себя не строй. Ты знаешь, что от тебя требовалось. А признания твои, ты их для себя самого подписал, а не для нас. И подписал да расписал не от раскаяния. Просто за яйца тебя схватили всей пятерней. Деваться тебе было некуда. Ну да ладно, каждому свое. Ты главное, на судьбу свою потом не обижайся. Она тебе такой шанс давала…

– Вообще-то, приговор мне суд будет выносить, а не вы.

– А ты думаешь, они не под нашу дудку пляшут? Что, всерьез считаешь, что это они по внутреннему убеждению приговора вам выносят? Наивный ты человек! Как скажем, так и будет. Все эти прения, заседания, прокуроры, адвокаты: это же балаган, театр бабы Фисы. Все решено давно, все постановлено.

– А насчет меня что постановите?

– Что постановим? Постановим, что от сотрудничества ты отказался, сознательности гражданской не проявил, так что и снисхождения не достоин. Что там у тебя по статье? До шести лет? Вот их и получишь. Реально. А пока, не смею задерживать. Заполняй подписку о невыезде и вперед, ждать суда, сухари сушить. Будешь нужен – позвоню.

Через полчаса Евгений Иванович был на свободе. Она так неожиданно свалилась на него, что он какое-то время просто стоял в оцепенении, не понимая толком, что произошло. Ощущал он примерно тоже, как если бы кошмарный нильский аллигатор заглотил его по шею, а потом, передумав глотать, выплюнул обратно, на берег.

* * *

Следствие по делу Евгения Ивановича длилось недолго. Вину он уже признал, показаний по ходу не менял и палки в колеса следствию не ставил.

Потянулись дни, суетные и пустые, предшествующее пугающей развязке. Скорее, это было безвременье, своего рода анабиоз, вслед за которым начнется иная жизнь. Плохая ли, хорошая, но совсем другая.

С работы Евгений Иванович уволился по собственному желанию и новой не искал. А смысл? Накопленных сбережений на жизнь пока хватало.

Супруга Наталья с Евгением Ивановичем развелась. Но нет, не подумайте, она его не разлюбила. Это было чисто техническим решением: взыскания, иски… сами понимаете.

Семья безоговорочно поддержала его. Да и как иначе? Все они, по большому счету, отлично жили за его счет. Хоть и не задавали вопросов, но понимали, – на чиновничью зарплату так не разгуляешься. Их поддержка, конечно, помогала, но, с другой стороны, угнетала несчастного. Легче было скрыться за стенами тюрьмы от ненавидящих глаз, чем покинуть на годы любящие и дорогие.

Время, с иезуитской медлительностью, текло, принося свои обыденные хлопоты, тревоги, переживания. Но чувствовал их Евгений Иванович так, будто пытался почесаться через одежду. Все ощущения притупились, стали второстепенными, фоновыми по отношению к главной и неусыпной мысли: что же будет дальше? Уйдет он из суда или уедет?

В решении, так непросто принятом в ИВСе, Евгений Иванович не сомневался. Лишь однажды, когда серым дождливым вечером он в одиночестве смотрел телевизор, червь сомненья шевельнулся в нем.

Шла передача о громких преступлениях эпохи СССР, напичканная искусственно состаренными кадрами, треском печатной машинки и кокардами с серпом и молотом. Ведущий, некогда любимый всеми актер кино, с амплуа дотошного сыщика, рассказывал о минувших страстях тоном дяди Вовы из «Спокойной ночи малыши», посмеивался над наивной советской действительностью, весело щуря глаза, похожие на кавказские. Он утонченно поплевывал в сторону обожавшей его когда-то страны, словно не она дала ему в жизни все, и теперешнее место в эфире в том числе.

И этот продался… А может, к черту все? Пойти, да тоже сдать?

В ведомстве Евгения Ивановича, по слухам, все было тихо. Все работали, как прежде, и, стало быть, предложение следователя оставалось в силе. Он решил на следующее утро пойти и подписать злосчастный протокол.

Но утром, от этих мыслей не осталось и следа. Даже Отче наш не понадобился. Больше, к чести Евгения Ивановича будет сказано, он на эту тему не задумывался. Все уже произошло, твердо решил он, а дальше – будь, что будет.

Через месяц начался суд. За раз, конечно, ничего не решили: то тот не явился, то этот не пришел… Но, пятое заседание должно было стать последним. Все всё сказали, все предъявили, обо всем походатайствовали. Теперь предстояло последнее слово и приговор.

Председательствовала в суде Орлова Виктория Валерьевна. Это была женщина за пятьдесят, с каким-то сложносочиненным лицом, по которому было видно, что она человек не простой, но какой именно – решительно не разобрать.