Взлёт над пропастью. 1890-1917 годы.

Однако бурный поначалу натиск питерских банков начал слабеть, и чем дальше, тем ощутимее. Дивиденды фирм группы «Ойл» не увеличивались по сравнению с нобелевскими и даже не сохранялись, а понижались: у Каспийского общества с 20 % до 11 %, у Московско-Кавказского — с 34 % до 13 %, у Тер-Акопова — с 14 % до 6 %. Что касается ведущих фирм (Лианозова, Манташева, товарищества «Нефть»), то дивидендных выплат здесь вообще не было. Средняя норма дивидендов по всей группе за 1914 год составила 5,9 % против 18,4 % в 1913-м, что не могло не сказаться на cash flow (денежном потоке)[2168]. Но этот тревожный признак померк перед главной неприятностью, которая выявилась не сразу. Размещению бумаг Русской генеральной нефтяной корпорации начали противодействовать европейские биржи. С точки зрения западных деловых кругов, эти акции стоили 38,2 франка каждая, между тем их пытались сбывать по 59 франков[2169]. Вместо признания роста пошли разговоры о махинациях со стороны русских, и на ведущих площадках акции не пользовались достаточным спросом. Беспокойство вызывали несколько обстоятельств. Во-первых, такая огромная корпорация, как «Ойл», чьи активы располагались в России, а администрация состояла преимущественно из российских подданных, не вышла на Петербургскую биржу, прежде чем объявиться на биржах европейских. Во-вторых, оказалось, что её контролируют крупнейшие российские банки — те самые, которые в течение нескольких месяцев активно скупали акции русских нефтяных компаний (и многие держатели этих бумаг смогли выгодно их продать). Получалось, что теперь — уже от лица Русской генеральной нефтяной корпорации — их снова предлагают купить, но по более высокому курсу[2170]. Невысокая биржевая оценка заметно затрудняла привлечение средств под залог акций, что стало сказываться уже в 1914 году. Из-за низкого курса питерские банки не могли открывать дополнительные кредиты под участие в биржевых операциях «Ойл». Уведомления об этом содержатся в многочисленных письмах Петербургского международного банка, выступавшего организатором синдиката, к своим партнёрам[2171].

В свою очередь Нобели переформатировали структуру акционерного капитала товарищества, снизив риски для дружественных держателей крупных пакетов — Азово-Донского, Волжско-Камского и Петербургского торгового банков. К середине 1916 года на балансах этих структур находилось акций на 4 млн рублей, т. е. вдвое меньше, чем двумя годами ранее. Зато в составе крупных акционеров появились московские банки. Это обстоятельство весьма симптоматично, поскольку оно означало сближение Нобелей с оппозиционными кругами. Купеческая буржуазия в это время как раз была поглощена борьбой со своими давними противниками — питерскими банками, причём теперь и в политической сфере. Стремящаяся к олигархическому всевластью московская деловая элита нашла немало точек соприкосновения с Нобелями. На рубеже 1915–1916 годов происходит вхождение в капитал Товарищества Московского банка Рябушинских, Московского общества взаимного кредита, Московского купеческого банка; вместе они приобретают на 3,2 млн рублей нобелевских акций[2172]. О содействии нефтяному концерну начинает хлопотать Центральный военно-промышленный комитет, адресующий просьбы новому Военному министру А.А. Поливанову[2173].

Нобели начинают открыто вести дела с видными представителями московского купечества. Вместе они создают новое предприятие — «Северно-русское общество внешней торговли». В его учредителях значатся руководители ЦВПК А.И. Гучков, А.И. Коновалов, Э.Л. Нобель, а также вся верхушка Азово-Донского банка во главе с Б.А. Каменкой[2174]. Заявленные планы обширны: различные экспортно-импортные операции как за собственный счёт, так и по комиссионным поручениям, выдача ссуд под товары. Нобель предложил задействовать многообразные транспортные средства, имеющиеся в распоряжении товарищества[2175]. Так политические интересы перерастали в тесное экономическое сотрудничество. Ранее Азово-Донской банк был связан с кадетами, в руководство которых входил А. И. Каменка (родственник Б.А. Каменки), выступая в роли казначея центрального комитета Конституционно-демократической партии[2176]. Теперь же мы являемся свидетелями усиления и сплочения оппозиционных сил, произошедшего в ходе противостояния Нобелей с питерскими банками. Интерес в таком союзе московских купеческих тузов вполне прагматичен и понятен. В случае поражения могущественного нефтяного концерна следующей на очереди была бы текстильная промышленность Центральной России. Поэтому дело Нобелей превращалось для них в рубеж, на котором можно было затормозить сильного соперника.