Поздним вечером прилетел в гарнизон командующий. Самолет его был еще в воздухе, когда хитрый и всеведущий Клепиков от надежных людей уже узнал, что генерал-полковник намерен учинить его истребителям строгий экзамен, проверить их умение перехватывать воздушные цели в ночных условиях. Командующий любил появляться неожиданно. Другие его коллеги, когда намечали вылет в тот или иной полк, заранее предупреждали об этом своих подчиненных, потому что любили торжественную встречу и, чего греха таить, пышный ужин с тостами после нее или роскошную рыбалку с ухой на берегу озера. Баталов был по-солдатски строг и неумолим, когда летел проверять. Поэтому Клепиков получил всего-навсего лаконичную телефонограмму: «Встречайте борт сто шестнадцать». Слово «борт» тотчас же заставило Клепикова подумать, что дежурным по перелетам был в эту смену капитан Иконников, ранее работавший в гражданской авиации и еще не отучившийся называть транспортный самолет этим сугубо штатским термином «борт». Полгода назад Клепиков отдыхал в санатории с Иконниковым, плавал на соревнованиях, сражался за шахматной доской. И это давало ему право на откровенность. Связавшись с отделом перелетов авиации Группы, Клепиков вкрадчиво спросил:
— Борт-то борт, а вот кто на борту?
— Встретите — увидите, — рассмеялся Иконников. — Вы что же, Иван Михалыч, хотите, чтобы я вам служебную тайну открыл?
— Славочка, — взмолился Клепиков, — ну какая это тайна для таких друзей, как мы? Не от тебя ли я получал маты и не с тобой ли по-рыцарски разделил первое и второе места в заплыве? Не темни, дружок, кто на борту?
— Да уж так и быть, Иван Михалыч, сообщу, — заскрипел Иконников. — Сам.
— А с какой целью?
— Нервы вашим ночникам собирается пощекотать.
— Спасибо за информацию, дружок, — весело поблагодарил Клепиков, — с меня причитается.
...Генерал Баталов поднялся по железной винтовой лестнице на второй этаж командного пункта, когда ночные полеты были в самом разгаре. Клепиков, покряхтывая, следовал за ним. На верхнем этаже, где дежурили руководитель полетов и его помощники, шла обычная работа. Сидя на вертящемся кресле, руководитель полетов держал перед собой микрофонную трубку с витым металлическим шнуром и посылал в эфир лаконичные команды, предназначавшиеся тем людям, которые находились в воздухе либо готовились на земле к взлетам. Одна за другой сыпались маловразумительные для непосвященных фразы: «Сто тринадцатый, готовьтесь к двойке», «двести двадцать первый, четверку разрешаю», «сто семнадцатый, учти, ветерок над точкой усилился», «двести тридцатый, иди на шестерку».
Баталов подошел к широкой остекленной стене командного пункта, выходящей на летное поле. За нею открывалась фантастически увлекательная картина ночного аэродрома, от которой всегда тугой болью наполнялось сердце, потому что думалось одно и то же: он теперь наблюдает эту картину, как актер сцену родного театра, прежде чем ее покинуть. Как ему знакомы разноцветные огни, бегущие по обеим сторонам взлетной полосы, или красный, предупреждающий цвет ограничительных огней! А яркое, кинжалом рассекающее ночную темень пламя взлетающего истребителя, столь похожее на взлет ракеты! Сколько раз и сам он оставлял за хвостом самолета это пламя и под невероятно крутым углом, прибегая к помощи ускорителей, за считанные минуты поднимал машину на огромную высоту, испытывая на себе перегрузки, знакомые лишь летчикам и космонавтам.
А теперь этого не будет. Никогда не будет, потому что в его медицинской книжке уже появились поставленные рукой терапевта безжалостные слова о возрастной сердечной аритмии, явлениях экстрасистолии, отклонениях от нормы верхнего и нижнего давления крови.
Баталов вздохнул и отошел от окна. Нахмурив брови, разглядывал людей, склонившихся над планшетом и телефонными аппаратами, прильнувших к голубоватым экранам локаторов, людей, без которых он не представлял себе жизни, хоть и считались они безраздельно ему подчиненными.
На командном пункте царил успокаивающий полумрак. Плотная фигура командира полка Клепикова выросла перед Баталовым как из небытия.
— Товарищ командующий, будут ли какие дополнительные вводные?
— Хочешь сказать, цеу? — насмешливо уточнил генерал, занятый какими-то своими мыслями. — Никаких, Иван Михалыч. Ровным счетом никаких. Работай по своему плану. Кстати, доложи, как он выполняется.
— Запланированы перехваты на средних и больших высотах. Одиннадцать уже выполнено.
— Похвально. Сам тоже сегодня летаешь?
— Замыкающим парада.
— Правильно. Командир всегда должен или открывать полеты, или подытоживать.
Текла ночь, струилась серебристая пыль в далеком звездном пространстве, в динамике, что висел над головой руководителя полетов, возникали и затухали голоса летчиков, далеко в этот час находившихся от земли.
— Я — сто двадцать третий. Задание выполнил. Иду на точку.
— Я — сто тринадцатый, противника атаковал.
— Я — сто семнадцатый, высоту набрал.
Эти короткие фразы, и этот мерцающий