Взлет против ветра

— Ну это еще как сказать, — возразил из президиума инженер Петренко и осекся. Распахнулась входная дверь, и в зал вошли двое. Они не очень уверенно сделали первые шаги по широкому проходу, попав из темноты под яркий свет люстры, но, освоившись, стали быстро приближаться к первому ряду. Впереди шел рыжеволосый, плотно сколоченный генерал Пушкарев в полевой форме и забрызганных грязью сапогах, за ним спокойный, уравновешенный, как всегда, Клепиков. Болотов, совершенно сбитый с толку неожиданным поворотом собрания, подняв руку, громко и предупредительно позвал:

— Пожалуйста за стол президиума, товарищ генерал. И вы, товарищ командир.

Пушкарев поднялся по ступенькам на сцену, но за стол президиума садиться не стал и на трибуну не пошел. Он обогнул длинный стол президиума и остановился напротив оркестровой ямы, которая тоже была в гарнизонном офицерском доме, как в настоящем театре. Потом властно поднял короткую руку:

— Друзья мои. Извините за то, что явился к вам вот в этих забрызганных грязью сапогах. Не по моей вине это произошло. Имею короткое, но немаловажное сообщение. Оно сыграет существенную роль в оценке действий лейтенанта Баталова. Два часа назад закончила работу комиссия, расследовавшая ваше летное происшествие. Установлено возникновение очага пожара. Если бы, получив приказание, лейтенант Баталов не катапультировался сразу, он бы погиб. По определению комиссии, самолет загорелся через минуту с лишним после того, как Баталов покинул пилотскую кабину. Прошу вас, товарищи, поздравить лейтенанта Баталова с правильно принятым решением и благополучным приземлением. Видите, какой он сидит молодой и красивый. — И уже совсем облегченным и звонким голосом выкрикнул, перекрывая шум: — Вношу предложение прекратить дальнейшее обсуждение этого эпизода в связи с полной ясностью причин аварии. Расходитесь, товарищи.

— Зачем ты это сделал? — сурово спросил генерал Пушкарев, окидывая безжалостным взглядом поникшую фигуру майора Болотова. — Молодой политработник, собранный, дисциплинированный офицер — и вдруг...

Они сидели вдвоем в так называемом генеральском номере гостиницы, где ночевали обычно командующий и начальник политотдела, когда навещали гарнизон. Номер был двухкомнатный, с двумя балкончиками, выходящими в сторону парка, с холодильником и телевизором, газом и ванной. Болотов стоял с непокрытой головой, а Пушкарев сидел за кухонным столом перед дымящимся чайником и раскрытой банкой растворимого кофе. Бутылка холодного боржоми была раскупорена и исходила пузырьками. Пушкарев крепкими рыжими пальцами сжимал ложечку, которой размешивал в кипятке коричневый душистый порошок, и не сводил с майора суровых немигающих глаз. Взгляд Болотова уходил от них, и замполит не успел заметить презрительной насмешливости.

— Слушай, Болотов, — сказал неожиданно генерал, — у тебя поллитровка найдется?

— Что-что? — остолбенел майор.

— Бутылка, — резко повторил Пушкарев. — Или водка, или коньяк. Подойдет любое.

Болотов расправил на своем лбу липкие вихры.

— Товарищ генерал, позвольте. Но ведь в нашем гарнизоне давно уже установлен сухой закон, и мы все-все изъяли из торговой сети. Только три раза в году: на Май, Октябрьские плюс Новый год...

Пушкарев повел рыжими лохматыми бровями:

— Да ты мне не перечисляй. Кто отдал такое распоряжение?

— Вы, товарищ начальник политотдела, — выпалил майор.

— Гм... — растерянно протянул генерал.— Неужели?

— Могу показать копию директивы, — вкрадчиво улыбнулся Болотов, однако Пушкарев лишь поморщился.

— Не надо. Сам вспомнил. Какая глупость. Продавать в военторговском магазине спиртное — это еще не означает порождать алкоголиков. А если кто-нибудь заболел? А если к кому-нибудь приехал друг, с которым десять лет не видались? Мы же не аскеты, а боевые офицеры. Но сейчас пол-литра достать ты сможешь?

Когда минут через пятнадцать замполит возвратился с завернутой в газету бутылкой, уголки рта у генерала жестко вздрогнули.

— Открой-ка, Болотов, — попросил он требовательно и, как-то немного виновато посмотрев на майора, налил себе в стакан.

— Хоть бы температура не поднялась, — сказал он, словно оправдываясь. — Ведь по колено в грязи все время по лесу лазали. Двигатель метров на пять в болотную почву ушел. Какие раскопки вести пришлось. Машина начала гореть на высоте, видимо, трех тысяч, а взорвалась уже при столкновении с землей. Видишь как, Болотов. — Пушкарев вздохнул и покосился на полный стакан. — Ужин какой-нибудь, надеюсь, найдется?

— В холодильнике, товарищ генерал. Все, что смогли.

Болотов сноровисто накрыл на стол. Селедка с картофелем и тарелка с холодным мясом появилась на скатерти.

— Я в войну на «илах» работал, — заговорил Пушкарев. — Четыре вылета иной раз за линию фронта сделаешь — голова чугунная, а сто пятьдесять выпьешь — отходить начинаешь. Сейчас я редко, ты не думай, что начальник политотдела перед каждым ужином забавляется. Наливай себе сколько желательно.

Болотов отрицательно покачал головой:

— Я не буду. Вообще не пью.