Взлет против ветра

— Хватит, товарищ генерал! — Майор медленно поднял голову, растерянным движением смахнул со лба прядь волос. В глазах его погасло упрямство, они с откровенной признательностью взглянули на Пушкарева. — А теперь я вас очень прошу, скажите: комиссар-артиллерист, переучившийся во время войны на летчика, о котором вы только что рассказали, это кто? Не вы ли, Сергей Федорович?

— Ладно, ладно, — заворчал генерал, — дай-ка лучше градусник, температуру смерю,

БУДНИ

Маленький авиационный городок, расположенный далеко от лесов и полей родного Советского Союза, жил своей сосредоточенной и напряженной жизнью, в темпе которой не сразу бы мог разобраться далекий от летного дела сторонний человек. Когда-то гуляла по аэродромам притча, что будто бы один чудак из племени людей, покоряющих небо, на вопрос, что такое авиация, ответил: это такой род войск, где люди рано встают, поздно ложатся и целый день ничего не делают. Действительно, если вспомнить аэродромную жизнь тридцатых, скажем, годов, то нетрудно было в ней обнаружить бездну суеты и спешки. В длинных, красиво сшитых регланах, если это было летом, или в меховых неуклюжих унтах, если это было зимой, с рассветом выходили на полеты молодые рослые парни, похлопывали перкаль на крыльях своих деревянных самолетов. А уж как блестели очки, пристегнутые к шлемам, и пахли свежей кожей перекинутые через плечо планшетки с картами — об этом и поведать нельзя. Парни с надеждой поглядывали на небо и, если оно было высоким и чистым, веселели, а если хмурилось и заволакивалось тучами — с досадой хлопали себя по коленкам длинными черными перчатками-крагами, потому что даже официально такая погода называлась уже нелетной и требовала одного: ждать и надеяться. Бывало и так, что небо сверкало чистой голубизной, а на земле дул ветер со скоростью пятнадцать — восемнадцать метров в секунду, и командир, озабоченный наличием большого количества молодых летчиков, горько вздыхая, отменял полеты. Тогда ватага красивых рослых парней, промаявшись целый день на летном поле, уезжала в дежурном автобусе на обед или ужин, а механики и техники старательно зачехляли самолеты.

Послевоенные годы все это изменили, и давно уже сдали в архив поговорку авиатора-шутника. Нет, теперь ни усилившийся ветер, ни низко нависшее небо почти не влияют на полеты. Просто задерживаются в это время малоопытные новички, а зрелые мастера пилотажа точно в заданное время выруливают на старт и запрашивают по радио разрешение на взлет. Ревет турбина от прибавленных оборотов, увеличивается газ, и вот уже мчится вперед и отрывается от земли металлическая стреловидная конструкция, под самым крутым углом уходит в небо, набирая заданную высоту. Но и теперь, как и на заре нашей авиации, самолеты взлетают против ветра.

Взлет против ветра — это не только дань аэродинамическим законам. Это та особая сопротивляемость, без которой не живет и не побеждает авиатор. И не только в воздухе, но и на земле, потому что очень важно, чтобы у летчика сопротивляемость в жизни во время любых, самых сложных и самых тяжеых потрясений. И человек, обладающий нашей летной закалкой, обязательно побеждал в этих случаях, и победа его всегда похожа на гордый взлет истребителя против ветра. Аркадий Баталов страшно удивился и не устал понимать, почему после истории с отказавшим двигателем, после памятного события, на котором по-разному высказались о действиях однополчане, у него так выолсло число друзей. Не говоря уже об Андрее Беломестнове и Серго Маджари, ревниво опекавших своего друга и норовивших ни на шаг отпускать его от себя, совсем по-иному стал смотреть на Баталова капитан Крымский, лейтенант Петушков, придирчивый капитан Силин, норовивший усадить его рядом с собой толовой, против чего сразу же восставали Сергей и Серго.

— Он с нами отобедает, товарищ капитан

— гортанным голосом возражал грузин— по секрету скажу, нам по особому заказу харчо сациви подавать сегодня будут.

— Подумаешь, сациви, — презрительно возразил Силин,— а я вот мочанку по-нашему, белорусски, заказал. Это помощнее вашего грузинского сациви. Садись-ка со мной, Аркаша, а то они вишь до чего тебя довели своими изысканными блюдами, на Кащея Бессмертного. — Он и есть бессмертный, — басил из-за свего столика их комэск Вовченко.— Забыл-из какого переплета выкрутился? Слышь, ты не обижайся на меня за слова на собрании. Сгоряча это вышло. Поторопился я. Надо было результатов расследования подождать.

Время имеет ту целебную особенность, что издалека обольет своим светом любое событие и оно сразу поворачивается к людям всеми своими неосвещенными гранями и становитсяболее понятным. И не было уже ни одного человека в полку, который носил бы сомнение и считал Баталова летчиком не достаточно храбрым. Выводы комиссии все поставили на свое место, и даже сам замполит Болотов, повстречавшись однажды лоб в лоб с лейтенантом, запросто взял его за локоть и, не отводя глаз, промолвил: