Читаем Взлетная полоса полностью

Вечер проходил весело. Много было сказано всего смешного. Однако часам к девяти кое-кто из гостей уже распрощался с хозяевами. За столом стало свободнее. Ушел Бочкарев. Юля пересела к Сергею.

-- О чем ты хотел поговорить? -- спросила она.

-- Я уже объяснял, совет мне твой нужен. О своих делах хотел поговорить. Да и не только о делах, -- ответил Сергей.

-- Я слушаю.

-- Не место здесь:

-- Хорошо, расскажешь по дороге, -- решила Юля.

-- Тоже не очень удобно:

-- Ничего. Я пойму. Надеюсь, ты меня проводишь?

-- Конечно.

-- Вот и хорошо. И пойдем танцевать.

Они не пропустили ни одного танца. Но хорошее настроение так к Сергею и не вернулось. Юля скоро заметила это.

-- Ты как вареный, -- сказала она.

Сергей молча кивнул.

-- Тогда пойдем. Нам не обязательно быть тут до конца.

-- Я давно намекал тебе на это.

-- Но и я тебе говорила, уйти раньше всех я тоже не могла.

Они от души поблагодарили хозяев за хороший прием и вышли из кафе на улицу. Уже стемнело, и повсюду зажглись огни. Ночь принесла прохладу. Сергей сразу же почувствовал облегчение, словно освободился от чего-то непосильного, тяжело давившего на плечи, мешавшего спокойно дышать. И даже удивился этому, так как усталости физической до этого не замечал. Но потом понял, что облегчение наступило душевное, хотя и это тоже казалось странным, ибо утром он даже обрадовался, получив на званый семейный ужин к Зарубе приглашение. Что же, в таком случае, произошло? Ведь весь день он провел исключительно в кругу друзей и своих коллег. За столом тоже было весело. А он с трудом дотянул до той минуты, когда в конце концов распрощался с гостеприимными супругами:

Они шагали с Юлей совсем близко друг от друга. Он держал ее за руку чуть выше локтя, жадно впитывая исходящее от нее тепло и думал о том, что как это ни странно, но именно друзья, эти очень славные и милые люди, тяготили его все это время. Он слушал их, говорил с ними, смотрел на них, а хотел и ждал только одного -- остаться скорее наедине с Юлей. И когда остался, всякое оцепенение сразу /`.h+.. Но не прошла обида, десять, двадцать, сто постепенно накопившихся за эти годы цепких и колючих, как усы овсюка, маленьких обид за постоянные отказы на все или почти на все его предложения и просьбы. И хотя ему было очень приятно вот так неторопливо идти сейчас вместе с Юлей по освещенному ночному проспекту, говорить с ней о своих делах ему вдруг в первый раз решительно расхотелось.

Юля со свойственной ей проникновенностью, очевидно, тоже почувствовала это, потому что, так же как и он, шла молча, ни о чем больше его не расспрашивала, ничего ему не говорила, но, поравнявшись с небольшим, заросшим кустами сирени сквериком, все же не выдержала и сказала:

-- И все же ты обиделся:

Сергей неопределенно пожал плечами.

-- Тогда чем же ты недоволен? -- продолжала допытываться Юля.

-- Собой, -- ответил Сергей первое, что пришло на ум.

-- Собой? Что же у нас не так?

-- А что так?

-- Ну, хотя бы у нас прекрасный характер. Мы многое умеем, -- начала перечислять Юля.

-- Например? -- прервал ее Сергей.

-- Умеем добиваться своего.

-- Чего же, в таком случае, я добился?

-- Ты?

-- Да, я. Майор Кольцов Сергей Дмитриевич. Тридцати трех лет от роду. Холостой. Ни офицер, ни ученый. Ни теоретик, ни практик. Ни богу свечка ни черту кочерга, -- словно прорвало Сергея.

Юля снисходительно улыбнулась, словно разговаривала с ребенком.

-- Спроси лучше, чего ты не добился. И то пока:

-- Этого мне спрашивать не надо. Это я знаю лучше всех сам. Я начинал сто дел и ни одного не закончил так, как хотел. Ни одного! А Ландау, кстати сказать, в мои годы уже разработал теорию сверхтекучести гелия. А Резерфорд создал целую отрасль науки о радиоактивном распаде. А Ферми! Да он свою количественную теорию бета-распада обосновал уже в тридцать два года. А Бутлеров! А Жолио Кюри! А Юрий Овчинников, нынешний вице-президент Академии наук! Ведь мы занимались в университете в одно время. Правда, я начинал, а он уже заканчивал химфак. Но в свои тридцать-то три года он уже имел такие научные открытия, которые мне и не снились.

-- В тридцать три! -- усмехнулась Юля. -- Да Эварист Галуа в двадцать один год вообще уже ушел в мир иной. А свою теорию топологии разработал еще в девятнадцать. И стал известен на весь мир!

-- Не об известности я. Не слава их не дает мне покоя. Не зависть меня гложет. Далек я от этого. Дела их, свершения заставляют задумываться над результатами собственной работы.

Но Юля почему-то не хотела принимать этот разговор всерьез.

-- Уверяю тебя, если бы они работали в нашем КБ, они не сделали бы и половины того, что сделал ты, -- успокаивающе проговорила она.

-- А по-моему, сделали бы гораздо больше! Несравнимо больше!

Теперь уже Юля неопределенно пожала в ответ плечами.

Перейти на страницу:

Похожие книги