Читаем Взращивание масс. Модерное государство и советский социализм, 1914–1939 полностью

Хотя идеал нового человека был особенно популярен среди российских радикалов, он отражал более обширные интеллектуальные течения, имевшие распространение как в России, так и за границей. В начале XX века российских марксистов, футуристов, символистов, неославянофилов и православных философов, несмотря на крайние идеологические различия между ними, объединяло то, что никто из них не был удовлетворен отношениями в обществе. Все они стремились переделать и само общество, и психофизические черты людей, составляющих его. Одни обвиняли во всех бедах буржуазный индивидуализм, призывая к коллективизму; другие утверждали, что человеческая жизнь пришла в упадок из-за науки и нуждается в духовном обновлении. Но все считали необходимым революционное преобразование человеческих отношений. Русские ученые предлагали менее радикальные решения, однако и их глубоко тревожили социальные противостояния и общая неупорядоченность новой эпохи. После бурной революции 1905 года они окончательно уверились в том, что необходимы не только политические реформы, но и обновление самого общества и людей, из которых оно состоит[813].

В других странах в начале XX века общественные мыслители тоже рассматривали вопрос о переделывании человека в соответствии с требованиями современной промышленной цивилизации. К примеру, сторонники солидаризма во Франции выступали за научное использование социальных сил и отказ от эксплуатации, предлагая таким образом вернуть общество в его природное состояние гармонии[814]. Американские интеллектуалы 1920-х годов тоже отклонились от индивидуализма к коллективизму. Джон Дьюи заявлял, что жесткий индивидуализм американских пионеров уже не актуален в «коллективную эпоху», и призывал к соединению интегрированных в социальные сети индивидуальностей[815]. Один из последователей Дьюи, Джордж Каунтс, посетив Советский Союз, сообщил, что там идет работа над созданием новой человеческой психологии, подходящей для промышленного мира, и рекомендовал советский подход, «направляющий течение социальной эволюции при помощи контроля за образовательными учреждениями»[816]. Даже Герберт Гувер призывал к «лучшему, более светлому, более широкому» индивидуализму, который «способствует ответственности и служению нашим ближним». Гувер объяснял, что появление крупных экономических предприятий сделало обособленных индивидов бесполезными в современном обществе, и отмечал, что индивид может достичь своих целей, лишь участвуя в коллективном труде ассоциаций и организаций[817].

После Октябрьской революции партийные лидеры сделали коллективизм главнейшей ценностью советского порядка. Хотя их упор на коллективизм не был уникальным, партийные деятели построили особую разновидность современной промышленной цивилизации, основанную на некапиталистической, государственной экономике. Они считали, что коллективизация и первая пятилетка проложили дорогу к истинно социалистическому обществу и к новому человеку, который будет в нем жить. Таким образом, в точном соответствии с прежними грезами российских марксистов создание нового человека оказалось тесно связано с индустриализацией и государственной экономикой. Россия превращалась из отсталой крестьянской страны в передовую промышленную державу, и люди тоже преображались. Один советский психолог писал в 1931 году, что главнейшей целью стало создание нового человека[818].

Коллективизация воплощала желание коммунистов установить новый образ жизни и в сельской местности. Принуждая крестьян вступать в колхозы, советская власть меняла отношение этих людей к средствам производства. В теории это должно было повлечь за собой и изменение их образа мыслей: теперь, перестав быть владельцами небольших наделов, крестьяне могли перерасти свои мелкобуржуазные привычки и усвоить социалистический образ жизни. По мнению Семашко, вступая в колхозы, они переходили к коллективной жизни, которая видоизменяла их индивидуалистический образ мыслей[819]. Другой советский чиновник приветствовал перевоспитание колхозных крестьян, миллионы которых учились ставить интересы общества выше своих личных[820]. Сам Сталин описывал коллективизацию как средство перевоспитать крестьян «на базе коллективного труда» и помочь их продвижению на пути к коммунизму[821].

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги