Взращивание масс. Модерное государство и советский социализм, 1914–1939

В конце XIX — начале XX века российские социальные мыслители обратились к идее «защиты общества» — новому принципу карательной политики, который ввели в 1880-е годы Франц фон Лист и другие немецкие судебные реформаторы. В противовес классической теории сдерживания, этот подход предполагал, что наказание должно быть обусловлено не преступлением, а потенциальной опасностью преступника в будущем. Сторонники данного принципа призывали к пожизненному заключению неисправимых рецидивистов с целью защитить общество от преступности[897]. Концепция защиты общества приобрела влияние по всей Европе, включая такие страны, как Франция, где социальные мыслители в целом отвергли теории преступности, основанные на биологическом детерминизме. Российские криминологи и психологи тоже с энтузиазмом обсуждали эти идеи, выступая за продолжительную изоляцию некоторых преступников в целях защиты общества. В России эти идеи возобладали на фоне роста общественных беспорядков в начале века, кульминацией которых стала революция 1905 года[898].

Один русский криминолог утверждал, что морально испорченных преступников нужно не сурово наказывать, но просто изолировать, удаляя из повседневной жизни, чтобы защитить общество от их вредного влияния[899]. Другие соглашались и заботливо добавляли, что подобная изоляция необходима для блага самих преступников, поскольку защитит их от пагубного воздействия современного мира[900]. Криминолог А. А. Жижиленко рекомендовал учредить трудовые колонии, где можно было бы разместить опасных рецидивистов и, если удастся, вернуть их к честной жизни[901]. Таким образом, уже до революции принцип социального отсечения, или физической изоляции, тех, кто представлял угрозу обществу, вполне укоренился среди русских психологов и криминальных антропологов. Некоторые из них и в советское время продолжали играть важную роль, формулируя принципы карательной политики. Хотя было бы неверно винить в советском государственном насилии этих либеральных интеллигентов, их предписания по устранению отклонений указывают, что большевики были не единственными, кто желал обновить общество путем насильственного удаления испорченных людей.

Таким образом, к началу XX века идея устранения преступников и их изоляции от общества прочно укоренилась в среде западноевропейских и русских психологов и криминологов. Мало того, этот принцип социального отсечения все в большей степени казался применимым не только к отдельным личностям, но и к целым социальным слоям, представлявшимся угрозой обществу. Способы определения того, какие именно группы являются лишними, зависели от социальной статистики и классификации общества — от технологий, которые сами по себе помогали обосновать идею социального отсечения. Эти принципы и методы каталогизации общества впоследствии повлияли на образ мыслей советских криминологов и стали одной из основ советского отсекающего насилия.

До Первой мировой войны государственные методы отсекающего насилия в самих европейских странах оставались ограниченными, но в колониях европейских стран развернулись в полную мощь. Хотя вмешательство государства в общественную жизнь зародилось не в колониях, методы отсекающего насилия развились и расширились именно там — по мере того как колониальные администраторы разрабатывали новые технологии контроля над обществом[902]. Опыт империализма не только укрепил европейские теории культурного и расового превосходства, но и породил многочисленные проявления отсекающего насилия, в том числе насильственные депортации населения и массовые убийства, предвозвещавшие геноцид[903].

Концентрационные лагеря были изобретены в колониях. В 1896 году Валериано Вейлер-и-Николау, испанский военный губернатор Кубы, стремясь подавить кубинское восстание, предшествовавшее Испано-американской войне, заключил часть мирного населения под стражу, чтобы помешать партизанам прятаться среди жителей и получать от них помощь. Четырьмя годами позже, в годы Англо-бурской войны, английские генералы лорд Фредерик Слей Робертс и Горацио Герберт Китченер организовали концентрационные лагеря с той же целью[904]. Эти первые случаи использования концлагерей привлекли внимание самых разных военных теоретиков (а в случае Англо-бурской войны — и внимание общественности). В частности, два будущих русских военачальника изучали испанский и английский опыт концлагерей. Полковник Генерального штаба Яков Григорьевич Жилинский, российский военный атташе на Кубе, впоследствии главнокомандующий армиями русского Северо-Западного фронта Первой мировой войны, в высшей степени подробно описал, как выглядело заключение мирных жителей в концлагеря. Василий Иосифович Ромейко-Гурко, которому предстояло стать в 1916 году российским главнокомандующим, подобным же образом изучил британские меры по борьбе с партизанами, а также концлагеря Англо-бурской войны и составил их описание[905].