Взращивание масс. Модерное государство и советский социализм, 1914–1939

Наблюдение за военными действиями и международный обмен военными специалистами широко распространились во второй половине XIX века. Алексей Николаевич Куропаткин, игравший ведущую роль в российском завоевании Средней Азии и управлении ею, провел значительную часть 1875 года в Алжире и описал французские методы подчинения местного населения. Этот обмен мыслями отнюдь не был однонаправленным: Юбер Лиоте, ведущий теоретик и практик французской колониальной войны в Алжире, Индокитае, на Мадагаскаре и в Марокко, внимательно изучил опыт российского завоевания Кавказа и Средней Азии. В своих работах Лиоте подчеркивал, что, если стоит цель искоренения восстаний, мало одерживать победы над отрядами повстанцев — необходимо устранить бунтовщиков физически и преобразовать общественную среду[906].

Подобно тому как это было и с другими формами государственного вмешательства, администраторы в своих действиях могли опираться на тот статистический образ населения, который был создан в результате разделения общества на категории и их каталогизации. Переписи населения были впервые разработаны и применены колониальными чиновниками[907]. При помощи переписей и классификации населения английская администрация в Индии не столько обнаружила, сколько укрепила кастовую систему и иерархию «воинственных рас»[908]. В Восточной Африке английские управленцы также классифицировали племена по их военной силе и политической лояльности[909]. Эта дифференциация и каталогизация туземного населения, в свою очередь, стала направлять действия колониальных властей, которые в моменты восстаний начали опираться на одни группы населения и наносить удары по другим[910].

Принципиальным отличием Российской империи от западноевропейских морских империй был ее континентальный характер. Соответственным образом отличалась и имперская идеология, которой придерживались российские элиты: многие считали основой империи миграцию русских крестьян — с культурным обменом, взаимовлиянием и ассимиляцией — и находили, что подобная миграция — мероприятие более естественное и гуманное, чем заморский империализм Англии и Франции[911]. Кроме того, Россия была империей полиэтничной и многоконфессиональной, отличавшейся куда более разнообразным населением, чем страны Западной Европы. В деле классификации завоеванного населения русские чиновники прибегали к таким же методам, как и их европейские колониальные коллеги, но включали в сферу своего действия все население страны, в том числе и народы западного пограничья, входившие в Российскую империю уже не первое столетие.

Этническая классификация имперской России показывает, сколь глубоко статистика влияла на образ мыслей царских чиновников и русских интеллектуалов. Несколько министерств, в том числе Министерство внутренних дел и Министерство финансов, а также земства составляли статистику населения, при этом каждое учреждение исходило из собственной повестки дня и использовало свои категории для классификации[912]. Русская армия с середины XIX века тоже сводила население империи в единую таблицу — на основе новой дисциплины: военной статистики. Ставший впоследствии военным министром Дмитрий Алексеевич Милютин после поездки по Европе в 1845 году, в ходе которой он особенно внимательно изучил прусскую армию, начал вести в Академии Генерального штаба такую дисциплину, как военная статистика. Публикации Милютина и других офицеров Генштаба на тему военной статистики делили население по этническому принципу и содержали не только цифровые данные, но и подробное этнографическое описание различных народов империи. Хотя теоретически это предприятие было объективным, на деле классификация и описание разнообразных этнических групп неизбежно влекли за собой нормативные суждения и выстраивание иерархий. Военно-статистические исследования содержали качественную оценку каждого из «элементов» населения, приводящую к заключению, что этнически русское ядро империи является политически благонадежным, а этнические меньшинства — нежеланными. Отмечая патриотизм и лояльность русских, подобные исследования характеризовали евреев как людей непатриотичных и эгоистичных, а поляков и мусульман — как ненадежных чужаков[913].