Читаем Взращивание масс. Модерное государство и советский социализм, 1914–1939 полностью

Мышление партийных деятелей было проникнуто своего рода хилиазмом — верой в то, что они приближаются к окончательному этапу истории, на котором все члены общества будут гармонично жить при коммунизме. Но путь к коммунизму не представлялся мирным: партийные деятели ждали, что схватка будет становиться все более интенсивной и они победят, лишь полностью ликвидировав своих врагов. Коллективизация и отмена частного предпринимательства обозначили начало эры социализма, но сопротивление советским порядкам не прекратилось. В 1937 году Сталин вновь предупреждал, что успехи коммунистической партии лишь заставят обломки умирающих классов драться с еще большим ожесточением. Он также напомнил про капиталистическое окружение, отметив, что Советский Союз стоит перед лицом весьма реальной угрозы извне[1044].

Действительно, другим важнейшим фактором, обусловившим начало массовых операций, стала растущая внешняя угроза. В конце 1930-х опасность, исходившая от Германии и Японии, становилась для советских лидеров все более очевидной. Барри Маклафлин отмечает, что именно на 1937 год пришлись особенно зловещие события: в марте Германия внезапно прекратила переговоры с советскими дипломатами, в июле началось японское вторжение в Центральный Китай. Война на два фронта казалась реальной как никогда[1045]. Конечно, у любого правительства есть различные варианты ответа на международные угрозы, и чаще всего речь идет об укреплении обороны и заключении военных союзов[1046]. Сталин и его соратники использовали оба этих метода, но, кроме того, стремились уничтожить внутренних врагов, которые в случае войны могли бы стать пятой колонной[1047].

По мнению Олега Хлевнюка, Сталин, оказавшись перед перспективой войны, желал избавиться от потенциальной оппозиции внутри страны, и именно этим объясняются как его чистки (в партии, армии и промышленности), так и массовые операции. В частности, Хлевнюк указывает, что в начале 1937 года Сталин знал об арьергардных восстаниях против республиканского правительства, произошедших в ходе Гражданской войны в Испании, и опасался таких же восстаний в Советском Союзе в случае, если начнется война[1048]. Помимо опасений Сталина по поводу повторения испанского сценария, запуск массовых операций следовал давно установившейся схеме: если повышается внешняя угроза, то для борьбы с предполагаемыми внутренними угрозами необходимо прибегать к отсекающему насилию. Эта схема была отработана в Гражданскую войну, когда иностранная интервенция и внутренняя контрреволюция, сочетаясь, поставили под вопрос само существование зарождавшегося советского государства[1049]. Руководители советской тайной полиции, проводившие массовые аресты и казни в период Гражданской войны, не отказались от таких мер и в последующие годы. Во время военной тревоги 1927 года Евдокимов предложил провести внесудебные казни предполагаемых белогвардейцев, заявив, что в случае международного конфликта они встанут на сторону врагов[1050]. Сталин дал добро на эти казни и приказал провести массовый арест белогвардейцев в ответ на военную тревогу[1051]. Евдокимов и его ближайшие соратники (упомянутый выше Фриновский, Владимир Курский, Израиль Дагин, Николай Николаев-Журид и Александр Минаев-Цикановский) взяли под свой контроль оперативное руководство в НКВД, когда в 1936 году наркомом внутренних дел стал близкий к ним Ежов. Именно эта группа руководила как массовыми, так и национальными операциями[1052].

Непосредственный повод к массовым операциям обеспечил глава НКВД в Западной Сибири С. Н. Миронов. 17 июня 1937 года он сообщил об обширной контрреволюционной организации, состоявшей главным образом из ссыльных кулаков, которая занималась шпионажем в пользу Японии и готовилась к вооруженному свержению советской власти[1053]. Указав, что в Западной Сибири находится 208,4 тысячи ссыльных кулаков, Миронов добавил, что кроме них в этих краях живет множество бродяг, цыган, нищих, сирот и преступников и все вместе эти люди составляют пятую колонну, которая взбунтуется против советской власти во все более вероятном случае войны с Японией[1054]. Этот доклад связал воедино политический заговор, иностранный шпионаж и социальных маргиналов, тем самым дав необходимое оправдание массовым репрессиям.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги