Исходя из того, что полезные идеи способствуют плодотворному диалогу и помогают искать выход из тупика, мы с моей командой упорно работали над подготовкой предложений, которые опирались на серьезные эконометрические модели и здравый экономический анализ. После проверки – мы обращались к авторитетнейшим специалистам в своих областях, от «акул» Уолл-стрит и Сити до прославленных академиков – я выдвигал эти предложения кредиторам Греции. А потом наталкивался на пустые, ничего не выражавшие взгляды. Впечатление было такое, словно я ничего не объяснял, словно на столах не лежало никаких документов. Язык тела моих собеседников сообщал, что они отрицают само существование тех листов бумаги, которые я им вручал. В ответах сквозь зубы, которых меня удостаивали, не присутствовало и намека на то, что хоть что-то из моих слов услышано. С тем же успехом я мог бы петь им национальный гимн Швеции – все было заведомо напрасно.
Возможно, этакий «брюссельский опыт» оказался для меня совершенно в новинку из-за моего академического опыта. Сказать, что я был разочарован, означало сильно преуменьшить мою реакцию. В ученых кругах быстро привыкаешь к тому, что твою гипотезу рвут в клочья, порой не заботясь даже о мало-мальском соблюдении приличий, зато ты никогда не сталкиваешься ни с мертвой тишиной, ни с откровенным нежеланием связываться с тобой, и уж никто не пытается притвориться, будто ты вовсе не выдвигал никаких гипотез. На вечеринке, очутившись в компании эгоцентричного сухаря, который талдычит о своем, что бы ты ни отвечал, всегда можно удалиться в укромный уголок и преспокойно потягивать содержимое своего бокала. Но когда от результатов твоих бесед зависит восстановление твоей страны, когда нет укромных уголков для отступления, раздражение способно перерасти в отчаяние – или ярость, если сообразишь, что на самом деле происходит, если разгадаешь цель этой тактики, заключавшуюся в том, чтобы похоронить все усилия, чреватые угрозой для «Тройки». Уловка Пенелопы
К тактике отсрочек неизменно прибегает та сторона, которая мнит уходящее время своим союзником. Подход «Тройки» состоял в том, чтобы, повторюсь, внимать мне с таким видом, словно я пою шведский национальный гимн, и отказываться от выдвижения собственных предложений вне рамок провальной кредитной программы и «Меморандума о взаимопонимании», одновременно выжимая из греческого государства остатки денежных средств. Вдобавок наши противники использовали, образно выражаясь, уловку Пенелопы.
В гомеровской истории верная жена Одиссея Пенелопа отделывается от настойчивых женихов, убеждающих ее в смерти мужа, обещанием сказать, за кого именно из них она выйдет замуж, лишь когда закончит ткать погребальную плащаницу для Лаэрта, отца Одиссея. В светлое время суток она ткала с утра до вечера, а ночью распускала свое плетение. В варианте «Тройки» уловка Пенелопы опиралась на два элемента. Нам грозили, что, посмей мы вынести наши предложения на публику, их все равно не станут обсуждать (а Пенелопа говорила женихам, что коли те примутся свататься к ней до завершения плащаницы, она вообще их прогонит). Также нам бесконечной чередой поступали запросы о предоставлении данных, в Афины прибывали бесчисленные проверки, от нас требовали сведений о каждом банковском счете государственной организации или компании. Подобно Пенелопе, ночами наши противники распускали «полотно» электронных таблиц, сотканное за день.
Как ни удивительно, от нас даже требовали доступа в те департаменты министерства, которые уже находились под полным контролем «Тройки». Не подлежало сомнению, что ряд греческих министерств – потому-то я именовал нашу систему управления швейцарским сыром с дырками – отправлял данные и документы сначала в «Тройку» (так сказать, на утверждение) и лишь потом своим министрам. Тем не менее, «Тройка» настаивала на праве присылать в Афины комиссии по сбору тех же сведений в тех же министерствах, пускай они уже видели эти данные и успели их одобрить, прежде чем нам выпала возможность с ними ознакомиться. Чем больше данных поступало, тем хуже становилась реальность, которую эта информация описывала, тем сильнее страдало наше общество и тем быстрее пустела казна нашего государства.
Правда наоборот и все или ничего