Взрослые в доме. Неравная борьба с европейским «глубинным государством»

В 11:02 телефон наконец зазвонил. Я рывком сдернул трубку.

– Министр, есть хорошие новости и есть плохие. С каких начинать? – спросил управляющий департаментом государственного долга.

– Начинайте с хороших, – ответил я.

– Ну, китайцы все-таки появились на аукционе. А плохая новость в том, что они купили облигаций всего на 100 миллионов евро.

Не вешая трубку, я схватил свой мобильный и набрал номер китайского посла. Услышав мой рассказ о случившемся, он произнес:

– Не могу в это поверить. Если позволите, я загляну к вам в офис прямо сейчас.

– Конечно, приезжайте, – ответил я.

Через полчаса усталый на вид китайский посол расположился на моем красном диване. Он искренне – так казалось, и я продолжаю так считать – просил поверить, что сам даже не догадывался о возможности подобного поворота событий, что ему очень неловко и он готов сделать все возможное, чтобы выяснить причины произошедшего. Из моего кабинета он попытался позвонить в министерство финансов Китая, но не смог дозвониться. Потом он отправился к себе, пообещав известить меня, как только что-то узнает.

Спустя несколько часов он перезвонил, и теперь его голос звучал гораздо спокойнее.

– Министр, смею вас заверить, что произошла техническая накладка. Пекин весьма сожалеет. Через два дня, когда пройдет следующий аукцион ГКО, покупка состоится.

Я испытывал одновременно облегчение и недоверие. С одной стороны, Пекину не имело смысла лгать через своего посла, который, казалось, всем сердцем болел за сделку. С другой стороны, сама мысль о том, что китайские технократы вот так взяли и ошиблись, казалась смехотворной. Что ж, время покажет.

Два дня спустя я снова сидел в офисе и снова ожидал звонка от начальника департамента государственного долга. Звонок раздался в 11:05.

– С чего начинать, министр, – с хороших новостей или с плохих?

«Опять?» – мысленно воскликнул я.

– Пожалуйста, не говорите мне, что они вложили еще 100 миллионов, – взмолился я.

– Именно это они и сделали, – ответил он.

На сей раз я не стал звонить послу, а двинулся прямиком в Максимос. Там я рассказал Алексису обо всем и настоятельно посоветовал связаться с китайским премьер-министром.

На следующий день Алексис передал мне новости из Пекина. По-видимому, кто-то позвонил в Пекин из Берлина и сказал без обиняков: держитесь подальше от любых сделок с греками, пока мы сами с ними не разберемся.

На очередной встрече с китайским послом я попытался объяснить ему чувства нашего народа, лишенного по прихоти иностранных держав, что притворяются нашими партнерами, всякой надежды на восстановление экономики страны и возрождение ее достоинства.

– Я понимаю, понимаю, – ответил он. И я ему поверил.

Так закончился этот жуткий эпизод длинной саги о противостоянии с кредиторами, которых ничуть не интересовало возвращение своих денег. Их стараниями было уничтожено отличное соглашение между двумя древними странами^[240].

Мартовские виды^[241]

В начале марта показалось, что внезапно начался отлив, и надежды, с которыми я возвратился в Афины после соглашения с Еврогруппой 20 февраля, обречены на постепенное увядание и исчезновение. Обещание кредиторов позволить нам выступить соавторами программы реформ нашей страны и провести реструктуризацию долга, чтобы спасти Грецию, оказалось опровергнутым еще до конца февраля. Увы, в отличие от февраля, чей студеный ветер лишь укрепил мою решимость, теплое дуновение марта заставило меня замерзнуть.

Причина заключалась в узкой трещине, разделявшей нас с Алексисом; да, она была узкой, но мало-помалу ширилась, и ее все труднее было игнорировать. Сколько бы я ни старался зажмуриваться, мне не удавалось забыть о ее существовании и сосредоточиться целиком на своих делах. С каждой уступкой, которую нам приходилось совершать в том месяце, с каждой заминкой в реакции Алексиса на агрессию «Тройки» я все глубже погружался в сомнения. Готов ли Ципрас прибегнуть к тактике сдерживания, если «Тройка» все же примется испытывать нас на прочность? К концу марта (и уж точно в начале апреля) беспристрастный наблюдатель внутри меня постоянно твердил, что наши оппоненты сумели запугать Алексиса. Со временем я примирился с этой мыслью.