Взрыв

— Да, признаем неудачу. В первой стадии эксперимента мы хорошо сработали. Видели, в каком состоянии находится солдат? Это предусматривалось планом опыта. Прошли намеченные сроки, а мы не можем вывести его из такого состояния. Представляете наше положение?

— Меня больше беспокоит положение солдата. Он погибает. Уму непостижимо, как вы могли пойти на такое.

Из узконосого пузатого кофейника Гровс налил кофе, помешивая его ложечкой, удрученно засопел:

— Помогли бы, господин Петраков... Посоветовали бы что-нибудь. Большого труда вам не составит.

— Что вы, господин Гровс! — Иван Андреевич даже отодвинул от себя кофейную чашку, будто окончательно, еще до отъезда, отмежевался от экспериментов научного Центра и от самого Гровса. — Мне надо ехать.

— Хорошо, уедете. — Гровс тоже отодвинул от себя кофейную чашку и взглянул на Петракова: — Но прежде всего хочу показать вам нечто чрезвычайно важное. Это займет немного времени.

Он не стал дожидаться согласия Петракова. Вышел из-за стола, открыл книжный шкаф и вынул пухлую папку, порылся в ней, взял несколько листов.

— На всякий случай, — поднял Гровс эти листы для обозрения Петракова. — Если у вас появятся вопросы...

— Н-ну, если ненадолго... — раздумывал Петраков.

— Идемте, идемте, — торопил Гровс.

По улице они шли молча. Гровс свернул во двор большого дома, остановился напротив длинного многоэтажного строения, похожего на солдатскую казарму.

— Здесь жили строители городка, — указал Гровс на казарму. — Сейчас используем для экспериментов. Прошу вас, — направился он к узкой, плотно закрытой двери.

В темном лестничном колодце Иван Андреевич уловил знакомый запах формалина. Что здесь — анатомичка, лаборатория, больница? Следом за Гровсом он шагнул с лестничной площадки в бесконечно длинное помещение и... застыл.

На всю длину казармы по обе стороны узкого прохода тянулись два ряда железных солдатских кроватей. На них, как по команде заложив руки за головы, лежали мертвенно-бледные парни. Головами — к стенам, ногами — к проходу между кроватями. Ни больничного покашливания, ни осторожного шелеста постельного белья. Пропитанная формалином тишина. Казарма мертвецов.

— Да что ж это такое!.. — прошептал Иван Андреевич. Он вцепился в руку первого же парня, пытаясь выдернуть ее из-под головы.

— Не трожьте! — властно остановил его Гровс. — Инвалидом человека сделаете.

— Да-да, нельзя... Понимаю... — всматривался Иван Андреевич в лица парней. — Это все... солдаты?

— С чего вы взяли? Нет, гражданские добровольцы. За большие деньги. Мы отбирали только подходящих по здоровью.

Иван Андреевич осмотрел одного парня на первой от входа кровати. Знакомая клиническая картина: все было как у солдата, которого показывал Жак. Осмотрел следующего — ничего нового. Один бледнее другого. Сколько их — рота? А может быть, больше? Что бы ни говорил Гровс, но Иван Андреевич не мог отбиться от мысли: перед ним солдаты. Не исключено, на втором, третьем и других этажах лежат такие же люди. Там, скорее всего, другие варианты эксперимента. Значит, все, что проведено в квартире над одним солдатом, здесь проверяется в массовом порядке. Обычный принцип исследователей. На тумбочках лежали журналы наблюдений, они были заполнены разными почерками.

— Такой объем работы... Как же успеваете? — указал Иван Андреевич на один журнал наблюдений.

Гровс был доволен: казарма произвела впечатление на Петракова.

— У нас большой штат. Почти все специалисты живут за пределами этого городка. Постоянно держать их рядом с экспериментом пока нецелесообразно, поэтому — за городком. Приезжают сюда строго по графику, как требует дело. А такие... Жак, Уоткинс — руководят. Но вы же видели, какие они... Убедились в их квалификации...

Иван Андреевич промолчал. Да, он обратил на это внимание, когда речь шла о теоретических предпосылках опыта над людьми. Но почему он должен говорить об этом?

— Скажу откровенно, господин Петраков, не только они, но и я ничего не могу сделать. До сих пор предпринимаем кое-что, но... — Гровс вздернул брови, задумался. — Это... алхимия.

— Видите, что получается, — все еще всматривался Иван Андреевич в лица парней. — А вы толкаете меня тоже быть алхимиком.

— Не толкаем, а просим помочь выбраться из этой алхимии! У нас, в научном Центре, нет никакой теории. Не было и нет!

Гровс уже был раздражен. Он будто не просил, а диктовал, приказывал. Встречалось такое у Ивана Андреевича, за подобным тоном у оппонента чаще всего скрывалась беспомощность. Это — слова отчаяния.

— Она, теория, вся там, на материке. Здесь лишь практическая часть эксперимента. Практическая! Но вы не только практик, но и теоретик. Кто, как не вы, сможет помочь нам непосредственно здесь, в Центре? Никто!