Взвихрённая Русь – 1990

Весь этот свежеиспечённый роскошный дворец походил на тонущий фешенебельный корабль. Как «Титаник».

Колотилкину казалось, корабль трясло, било, качало, кренило. Одним бортом он уже широко захватывал, зачерпывал буревую воду.

И вовсе не бедные тараканики, а раскормленные пухлозадые крысы летали мимо какая куда, натыкались, ссыпа́лись в стихийные кучки и в панике советовались, как будем помирать. Вcе вместях? Или кто как знает? Или, может, ещё уцелеем? Но как? Где ближний берег? И чей этот ближний берег? Наш? Чужой? К какому кидаться? Мда-а… «Капитан знает всё. Но крысы знают больше!»

«А разве крысы печатаются в «Кривде»? Разве получают кремлёвку в обмен на печатную брехню? Разве выходят на персональный партпенсион?.. Не-ет, о н и даже и не крысы. Зачем же оскорблять крыс сравнением с этими?.. Крыса открыта, чиста. Что взяла на прокорм — сверх ни зернинки не тронет. Эти же точат когти захапать весь мир, не дай только им по лапам!»

Запалённая трусца проносила мимо неопознанную особь. Не то мужчина. Не то женщина. В брюках. Короткая стрижка. Белые губы. В кулаке папироса.

«Раз с папиросиной — дама из Амстердама», — сказал себе Колотилкин.

Он спросил, как ему пройти в нужный отдел.

— Идите на Савёловский! — и махнула рукой вперёд.

— Отдел уже на вокзале? — подивился Колотилкин.

— А-а… Вы ж не наш… Здание длинное. Одним торцом ближе к Белорусскому вокзалу, другим к Савёловскому. И меж собой отделы мы поделили так: этот на Белорусском, этот на Савёловском. Сейчас вы на Белорусском. Идите туда… туда…

И Колотилкин пошёл, куда показывали.

Нужный кабинет был закрыт.

Что делать? Торчать солдатиком под дверью?

Как-то унизительно.

И он побрёл по коридору. От нечего делать изучал фамилии на дверях и пас свою дверь.

Нежданно он наткнулся на особенную, громкую фамилию. Улыбнулся. В памяти качнулась давняя история…

Впервые его провёл в редакцию — она была ещё в старом здании — дружок по бурсе (университету). Вошли в кабинет. Дверь на ключ, бутылку какой-то чернухи из-за окна — лежала между рамами, под прикрытием «Правды» с призывами к Октябрю.

Воровато расплескали по гранёным стаканам, стоя дернули без закуси. Занюхали кто щепоткой ногтей, кто рукавом.

Кабинетохозяин чинно шморгал сизо-фиолетовым носом, угощал друга за святой подвиг.

Ляпал хозяйко фельетонишки. С почтительными поклонами. И нельзя было порой понять, то ли ругал, то ли хвалил. Может, догадывался, что именно его персона первая требовала геркулесовой фельетонной оплеухи?

Однажды он выскочил в командировку на Волгу.

Выпить подперло — в кармане одна вошь на аркане.

Куда бежать спасаться? В молодёжную газету! К редактору! Сунул ему старый рассказишко, тот денежки на бочку. И в придачу прошеньице: помоги вклиниться на службу в твою высокую контореллу.

Какие разговоры!? Ты спас горького алюню от верной погибели! Беспримерный подвиг! А я или нехристь?

И по его заручке поехал волжский редактор корреспондентом в Сибирь.

Сидит год. Сидит два. Ни строчки не пишет. Боится. А ну забракуют, патрона-милостивца подведу.

А зарплата аккуратно идёт за переживания.

Всё же сибиряк раз насмелился, послал заметку и нагло так подписался: наш корреспондент.

В редакции прочитали. Онемели.

Так пишет наш корреспондент? Не может быть у нас таких корреспондентов!

Сверились по ведомости. Может! Есть!

Кого держали? Кому платили? Ув-волить! эт-ту! без-здарь! Благодетель еле умял страсти, но потребовал от сибиряка штукаря доблестной, искупительной работы.

И поехал теперь уже сибиряк в командировку.

В район.

Прилетает на обкомовской «Волжанке» в райком — кругом пусто. Спрашивает у секретарши, где начальство.

— Всё уехало встречать корреспондента из самой из Москвы!

Он секретаршу в машину. Поехали искать это всё!

На развилке всяк нашёл, кого искал.

И такая матёрая радость от этого всеми одолела, что тут же закатились в случайный соседний санаторий, где уже были случайно накрыты столы в совершенно случайном банкетном спецзале.

И так хорошо шла командировка, что сибиряк уже не держался на ногах, когда надо было ехать куда-то ещё. То ли по бабам, то ли на рыбалку, то ли охотиться на живого медведя. Он не знал куда, но знал — надо.

И всё пошло хинью.

Ротозиня шофёр на подогреве врюхался в лужу.

Все из трёх машин высыпались подтолкнуть.

Сибиряка принципиально не выпускали из машины. Почётный гостюшка! Отдыхай!

А он не мог смириться, чтоб на него работали. Он не эксплуататор какой заржавелый. В конце концов тоже вылез, тоже влился в сплочённый хор помогалыщиков.

— Раз-з-зойдись! Я один с разбегу толкану эту «Волгу» в спину!

Народ расступился. Зрителем стоит.

Сибиряк отсчитал ровно сто своих шагов от машины. Выставил руки, забрал в себя весь окружающий здоровый воздух. Невесть какой сатанинский дух его понёс. На полном скаку разминулся сибиряк с машиной, вляпался в дужу уже сам по маковку. Даже для надёжности через голову на спину вальнулся.

Во втором забеге он снова разминулся со спиной машины.

И на этот раз, поскольку дело было на берегу реки, живописно сорвался в водную стихию.