Взвихрённая Русь – 1990

Баграми еле выловили. Но держаться за багор сибиряк брезговал. И не мог сам подняться по плывучему отвесному берегу.

Пришлось прыгать добровольцам. Как-то не сговариваясь, разом сиганули трое. Уж дорог всем был высокий гость московский. Хотели повязать наперекрест, но съехали на что попроще. Заплеснули веревкой под мышками, замкнули узлом.

— Майна плюс вир-ра! — победно рапортуют наверх.

Верхушка потянула верёвку за второй конец.

Тащат гостюшку, как мешок с овсом. А мешок ещё охлопывает себя по брюху, дерёт козлом:

— Прощай, скука, прощай, грусть,
Я на Фурцевой женюсь.
Буду тискать сиськи я
Самыя марксистския.

— Какая идейная выдержанность! — ахают на берегу. — Истинному коммунисту подавай только марксистския! По ведру!

А осень.

Сибирская река не гагрское море. Надо срочно спасать столичанскую прессу!

Где сушиться?

Не проблема. С утра случайно тут в сотне метров банька уже млеет с раскалённой каменкой. Кому вот доверить обслугу?

Начальство сбилось с панталыку, покуда гость плавал в реке. А как спел, всё пало на свои места.

Раз тебе милы самыя марксистския, так и распишись в получении!

Сошлись на секретарше. Пускай она первый год в партии, так зато у неё самыя марксистския. Повна пазуха марксизма-ленинизма! И молодая, и внешне огаристая. В обиде пресса не останется!

С а м отозвал секретаршу в сторонку. От имени райкома дал большевистское поручение. Гостя обстирать, обсушить, выгладить. Прочее по мере спроса. Не дай Бог в чём отказать! Схлопочешь и выговорешник с занесением кой-чего кой-куда, и месяц исправительных мозольных, колхозных, работ!

— Какое ж занесение? — смеётся согревушка. — Я преотлично осознаю остроту момента в родной партии на современном переломном этапе. Я ж не беспартянка[66] там какая безродная и луну крутить[67] не собираюсь…

— Правильно ориентируешься в решении неотложных задач нашей великой партии! Что значит одарённая молодая коммунистка. Правофланговая! Ты уже далеко ушла и от бэпэ, и от бэбэ,[68] когда проходила кандидатский стаж… И, — первый секретарь котовато пожмурился, — и огонька-с побольше там! И безо всяких там отдельных фикусов, которые выкидывала в начале кандидатского стажа, который проходила под моим чутким руководством. А то занесение мы можем поднести в аванец. Держи нашу марку! Ты далеко смотрящая вперёд умнявка… Ты уже далеко ушла от бэбэ и пойдёшь ещё дальше. Получи благословение партии… — Он сладко прихлопнул свою разъездную раскладушку[69] по весёлому «конференц-заду»: — Да убережёт тебя Бог! Ты на правильном пути. Иди!..

Вся подноготная очаровательной командировки доехала-таки до Москвы. Сибиряка усердно покатали по коврам и дали вольную.

Было душно. Воздух тяжёлый, ядовитый. Совсем нечем дышать и Колотилкин махнул рукой. А ну вас! По луже ударишь, тебя же первого обдаст. Купайтесь сами в своей грязи!

Из фойе выдернулся он на балкон.

Молодой, peзвый ветер туго обнял его. Стало свежо, приятно.

Колотилкин разжал кулак. Клочья его статьи бело взвились в ураганном, шаловатом танце.

Слава Ельцину!

В очумелой радости Колотилкин пялился на зелёные лысины домов, на людей, что сновали внизу замороченными столбиками.

Москва! Московушка! Выше нос! Теперь у тебя есть Ельцин!

— Э-э-э! — крикнул он вниз, сложив руки в рупор.

Но его не слышали.

Колотилкин сбежал по лестнице, ударил к автобусу.

— Ель-цин! Ель-цин! Ель-цин! — летел он с подскоками.

Встречные понимающе улыбались. Мрак на лицах выцветал, сквозь него просекались надежда, изумление, опасливое торжество.

— Или избрали гориголовки? — высунулся откормленный брюхан из «Лады», что остановилась у перекрёстка с разноцветным суком.[70]

— Так точно! — гаркнул Колотилкин.

— Вот кошмар! Вот кошмар! — чурбанно загоревал кругляш и в тоске покосился на красный свет впереди.

— Уж вам точный кошмар!

Колотилкин влетел в телефонную будку, наугад набирал на вкус пальца первые семь цифр и в снятую трубку взахлёб кричал:

— Ель-цин! Ель-цин!! Ель-цин!!

С другого конца подхватывали в тон, уже кричали союзом:

— Ель-цин! Ель-цин!! Ель-цин!!!

Больше ничего не надо было говорить.

Все жили одним.

20

В отличие от собак мы чаще рычим на своих, чем на чужих.

Ю. Шанин

Когда власть единолично определяет истину, эта последняя лишается смысла.

С. Лануцца

В универмаге «Перовский» на первом этаже, в гастрономе, вдоль касс лилась монолитная очередь. Без паспортов давали с лотка расфасованный окорок. Грамм по триста. Королевская распродажа!

— Ельцина только избрали — тут же явился дорогой господин Окорок! — боясь сглазить, робко похвалил кто-то.

Колотилкин шепнул старухе, впереди стояла:

— Хорошо, что избрали Ельцина.

— Это по Москве?

— По всей России! Ельцин — это Россия. Два часа как выбрали. И паспорт уже в сторону! Вот окорок вам дадут и паспорт не спросят.