— Не запугивайте! Борис Николаевич такой пуганый, что уже устал бояться. А особо вас. Что-то мы за ним никаких игр не наблюдали. А вот вы лучше б рассказали из-за океана, как вчера собирали у себя в ЦК депутатов и требовали, чтоб они голосовали против Ельцина. У нас же гласность. Расскажите! Не стесняйтесь… Ну, тогда хоть поздравьте Бориса Николаевича. Как этикет обязывает. Положите покой в наши бедные души… Да… Чтоб поздравить с победой своего «заклятого друга», надо иметь большое сердце, большой ум. А где уж тут до большого, если и начатков археологи не обнаружили?
Горбачёв не поздравил Ельцина. Поздравлял прочих тьмутараканских пупыриков. Но не Ельцина.
За всенародную любовь получай плату ненавистью!
Рубаха Ельцин нараспашку душу:
— Всё личное в сторону: историю взаимоотношений политических лидеров нужно писать с чистого листа.
А генпре в молчание ушли-с.
Страна напряглась, затаилась. Как-то станут жить два медведя в одной советской коммунальной берлоге с коммунистической перспективой?
Алла сновала между подгорающим хеком и ненашевизором и обрывочно ввязывалась в перепалку. Она цепко хватала каждое слово. Наткнись на какую несообразность, не могла не ответить.
— … освобождение человечества от страха приближает нас к новому миру…
— Хорошо поёте, мистер Перестройкин, с американского бережка. А что вы сказали три дня назад у нас по ненашевидению? «Мы должны поставить на место тех, кому неймётся и кто печётся не об обществе, не о народных интересах, а лишь о своих амбициях». Так? Та-ак… А если я скажу, что мне остонадоело давиться хеком изо дня в день, это что, уже мои амбиции? Только не печёные, а жареные? Как хек. И меня надо ставить на место? Голодный сказал, хочу есть. Его тоже осадить на место? Может, лучше б вернули на полки хоть то малое, что там было? Сквозняк вашей аппаратной перестроечки смёл с них всё начисто! И «торговля стала сексуальной: потребителям выставляют голые полки». Неприлично в ваши годы заниматься, извините, сэксом.
Нa полоске бумаги Алла написала: «Кто съел мою колбасу?». Воткнула в прищепку. Плакатик готов, можно идти на митинг.
Но одного плакатика ей мало. Пишет ещё.
«Землю — крестьянам!»
«Фабрики — рабочим!»
«Привилегии — аппарату!»
«Воду — морякам!»
«Воздух — летчикам!»
«Мужчин — женщинам!»
«Деревья — жукам!»
«Морковь — зайцам!»
Она составила плакатики веером и, помахивая ими, демонстративно прошлась туда-сюда мимо ненашевизора. Читайте!
Тот, перед кем она промаячила со своими призывами, сделал вид, что не замечает её.
— … перестройка, — энергично докладывает Горбач из-за американского стола, — мощно пошла вперёд!
На этих президентовых словах за американским завтраком-обедом-ужином Алла чуть не упала.
Плакатик про мужчин вывалился из защепки, она вкопанно остановилась.
… — Сегодня мы на критическом этапе избранного пути…
Так где мы? Идём мощно вперёд? Или мощно топчемся на критическом этапе? Или у нас «пробуксовка перестройки?»
Алла совсем запуталась во всей этой тарабарщине и сникла.
И очнулась, когда заслышала снова
— Мы прожили пять перестроечных лет. По масштабу истории срок очень короткий, но за эти немногим более тысячи пятисот дней совершён глубочайший поворот в огромной стране, который сопоставим с самыми крупными и крутыми революционными поворотами в мировой истории.
Хоть стой, хоть падай.
Алла выбрала второе. Запоздало рухнула на диван вдогонку за упавшим плакатиком. Ну нету ничего сытней наших громких рапортов самим себе в утешение, в увеселение. Это единственное, что нам доступно до беспредела. Даже из-за океана похваляется!
И она с пламенным воодушевлением откусила от плакатика слово
— Что ты сделала? — растерянно, а потому и запоздало пальнул Колотилкин.
— Съела свою колбасу. Наконец-то! И не померла. Как видишь, я не капризна в смысле желудка.
— Про колбасу забудь, — назидательно сказал Колотилкин. — Самое главное, её надо культурно есть.
— Это как? Мысленно? Отныне, Колотилкин, будем питаться самыми крупными, самыми крутыми революционными зигзагами в мировой истории. Долой хек! Да здравствуют зигзаги!
— Ты чего, демонёшка, кричишь-разоряешься?
— А с чего лаской виться?
Алла сложила руки крестом на груди и тоскливо запела:
— Что за траурный репертуар?
— Я теперь свободна, как шайка в бане…
— Это что за песенки? Что-то у нас не слишком ли много свободы? Я свободен, как негр в Африке. Она тоже свободна, как шайка в бане… От чего ты свободна?
— Всё, Колотилушка, мурзик сдох! Меня попятили из партшколы… А мозги сколько шлифовали!.. В день рождения… Подарочек-с…
— Турнули из школы?.. За что?
— Формулировочка волчья. Предательство идеалов компартии!
— Когда это ты успела?