Читаем Взвихрённая Русь – 1990 полностью

Зато мой Колотилкин за месяц высох на пять кило. Вроде и в плен не западал. Если не считать перестроечного плена. Был мужик. А что осталось? На диван ко мне с отдыхом взберётся — уже вспотел. Голова от высоты кружится. Слабость. Чуркой мёртвой валится. Уползает к себе на раскладуху. И вся любовь. Морген фри, нос утри!

Алле не понравилось, что генеральная секретарша была в американском ресторане. Не понравилось, наверное, и потому, что сама никогда и нигде не была в ресторане.

А под утро, на первом нежном свету дня её рождения, ей приснилось, что из Америки вернулся Борис Николаевич.

Все номенклатурные труженички Старой площади и Кремля наперегонки — сердцу не откажешь! — прилетели на бронированных мерседесах в аэропорт. Встречали у трапа. Поясно кланялись.

А волшебный великанище их не видел, ступал через.

Как через червей.

Подошёл к Алле и говорит:

— В мире не было капитализма, о котором писали классики, и не было социализма, о котором они говорили… Я за тот социализм, чтоб народу жилось хорошо.

Велик телом, велик он и делом.

Привёз не только одноразовые шприцы для бедных, но и горы, горы губнушек. Целый огорок подарил Алле, пригласил в ресторан.

Нe без кокетства он поправил у зеркала свою роскошную причёску, золотой омуток, при взгляде на который воском плавятся влюбчивые души.

Заказал, чего сам никогда не ел.

Первое. Филе тюрбо в муссе из лососины. Второе. Рябчики в мускатном вине. Третье. Овощное ассорти «Осень». Четвёртое. Сыры. Десерт — ванильное мороженое. И шампанское «Мумм де Гранан».

Ну как же без шампанского?


Невесть с чего Колотлкин заговорил о свадьбе.

— Нам надо узаконить наши отношения. Распишемся. Хватит с нас гражданского собачьего брака. На неделю-другую вернусь сейчас в нашу область, оформлю расчёт с райкомом и назад к тебе сюда… Поженимся. Всё должно быть как у людей. Мы хорошо знаем друг дружку. И у нас уж наверняка не будет мединского перепляса.[76]

21

Услышав «Да здравствует прогресс!», всегда спрашивай: «Прогресс чего?»

С.Е.Лец

Московский обвал так придавил Колотилкина, что он совсем отошёл за воспоминаниями, потерял из виду военкома.

Был он, Колотилкин, там, в Москве.

Военком Дыроколов вопросительно взглядывал на него, но напоминать о себе не насмеливался. Потревожь персика, ещё неизвестно, какие пустит бзыки. Уж высижу. Досмотрит воспоминания, сам скажется.

Так оно и свертелось.

Проскочили перед Колотилкиным проводины Аллы.

Непонимающе уставился на Дыроколова. Тебе чего?

— Ты пел про первомайскую демонстрацию. Распиши поподробней, как они задали е м у пфейферу. Тёмную устроили?.. О н не просто сбежал зайцем с крыши мавзолея — с политической арены слетел. Живой труп… Ты всё это видел? Детали докладывай давай!

— А чего давать? И так наверняка всё знаешь по газетам, по телевидению. Звону сколько было!

Дыроколов всполошился.

А ну эта непредсказуемая колотушка надумал какую подлянку соорудить из страданий моего доблестного мундира? А я про живой труп вякни. Ещё политическую близорукость приварит. Для надёжности ярлычок капитулянта-пораженца навесит. Сам ты живой трупарь, ободай тя коршун!

— А я так скажу, — отступно заюжил Дыроколов. — Всё это плоды вседозволянса… От баловства свободой. Ну распустил вожжи сам. Что хочу молочу! А толпа сегодня молотит слова на митингах. Завтра молотит тебя. Всё-таки хамла у нас навалом. Вольно на владыку всякой авоське-блошке брехать. А вольку-то не грех и обкорнать, подкоротить. Без авторитета владыке ни дохнуть, ни пэрднутъ. Как скоро хамлюги забыли, что о н архитектор, отец перестройки! Отец социалистической демократии! Отец гласности! Отец плюрализма! Отец гуманного социализма с человеческим лицом!

— Фа! Фа!.. Семейка большая. Да толку-то? Ни одного ж нормального, здорового ребёнка. Всё уродцы!

— Враки!

— Да возьми хоть твой плюйрализм. Батяня это сам сознаёт. Смотри… — Колотилкин достал из пиджака газету. Развернул. Газета вся была исполосована красным карандашом. Читал, пока ехал. — Смотри. Вот что во вторник девятнадцатого июня, естественно, этого, девяностого, года он выворотил российской партконференции. «Мы находимся, по сути, на пороге настоящего политического плюрализма». Каково? Выходит, тот сладенький плюрализм, вокруг которого мы все пять лет водили хороводы, нам примерещился? Его не было? А если и был, то понарошковый, такой, что, по мнению самого родителя, лучше б его и не было. Батяня открещивается от рожёного дитяти? Сулится породить настоящего? Наверно, уже беременный?.. Чует…

— Хм… хм…

— И зачем было подбирать искалеченных, замордованных до смерти чужих уродцев и с пенкой у рта выдавать за своих? К чему умыкание чужих трупов? Я про перестройку…

— Так не он её отец?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее