Weltschmerz или Очерки здравомыслящего человека о глупости мироустройства

Я почувствовал, как горячая рука Краузе тянется к карману моей рубашки. Он кивнул своим, и все трое вышли из комнаты. Я продолжал вглядываться в лицо своего уже бывшего начальника, затем достал пару купюр, в которые мой нынешний шеф завернул свою визитку. Редактор ничего не сказал, только грустно покачал головой. Я нахмурился и выбежал за дверь, чтобы поинтересоваться у господина Краузе, нет ли возможности повременить со всеми этими сокращениями и увольнениями. Он пожал плечами закурил прямо в офисе и предложил мне сигарету. Я положительно отказался.

– Что ж, добро пожаловать.

Я в последний раз оглянулся. Сквозь щёлочку в двери было видно, как он закрыл лицо руками. Затем поднял телефонную трубку и с ненавистью толкнул дверь. Последний солнечный луч заставил блеснуть табличку «Главный редактор К. Фишер».

Так за один день у меня сменилось руководство и появились деньги, на которые я впервые сводил её в кино, оплатил счёт в ресторане, и поел что-то кроме кофе.

А на другой день я разбирал сообщения о тех, кто в первый и в последний раз сводил совсем другие счёты. Я встретил уже несколько знакомых фамилий, и не удивился, наткнувшись на некролог Фишера. Однако он не повесился и не выпрыгнул из окна, а просто отравился метиловым спиртом.

Но в тот вечер я набросил пальто ей на плечи, она взяла меня под руку, и мы вышли из ресторана. Шампанское и хорошее настроение заставили меня подойти к нищему и дать ему сдачу с тех денег. Возможно, я просто хотел очиститься, а, возможно, его лицо с невидящими глазами показалось мне знакомым.

Я перелистнул фотоальбом и замер.

– Что такое? – обеспокоенно спросила жена.

– Лицо того человека, видишь, – я на силу перевёл дыхание. – Мой первый редактор. Той чёрно-белой газетки. С колонкой про «Бабушкины советы», помнишь?

Жена вздохнула, погладила меня по голове, но ничего не успела сказать: раздался звонок. Она приложила трубку к уху, выслушала всё и передала её мне:

– Это Лисёнок. Хочет спросить совета по оформлению статей для школьной газеты.

Искренне Ваш,

Продавец свободы

Schizophyllum commune* или Щелелистник обыкновенный

В последнее время только и слышно, что жалобы на безалаберность молодых сотрудников. Не младших, а именно молодых – высшее звено и само может спокойно преподать урок, как погрязнуть в кафкианстве и оруэллщине всего за один квартал.

Признаться, я и сам частенько грешу, в сердцах высказывая подобные упрёки. Но я другое дело. Я занимаюсь этим только во благо им самим. Никто не спорит, они головожопые моллюски, каких поискать, однако верно говорят: «Jugend hat keine Tugend (“Не знакома молодость с добродетелью”)». И, если раньше я не сомневался в справедливости своих укоров, теперь готов достать швейный набор и распустить французский флаг.

Разве не стала их безответственность следствием нашей? В конце концов, именно «ешь кашу, потому что я сказала» породило «смотрите, красная линия нарисована выше синей, поэтому дайте нашему отделу ещё денег».

В детстве я жил в пригороде с мамой и младшим братом, и по настоянию первой мне вечно приходилось таскаться со вторым. Так случилось и в тот мерзлотный вечер. Я волок за собой неподъёмную сумку с продуктами, а он, закутанный в старую шубу, неуклюже переваливался через сугробы.

Услышав писк, я повернул голову. Щенок, больше похожий на медвежонка, сидел на обочине у ёлки. Я взял его на руки, а в голове тотчас возник план: у мусорных баков в нашем квартале всегда было, чем поживиться. Руки уже были заняты, так что тащить ещё и собаку было тяжеловато. Приставными шагами брат то и дело обгонял меня и, глядя прямо в глаза, умолял позволить ему нести щенка. Смутно предугадывая, что ничем хорошим дело не кончиться, я всё же не смог отказать и доверил ему начинавшего понемногу отогреваться пса.

Когда раздался душераздирающий вой, я уже знал, что произошло. Мой брат стоял над колодцем, но щенка в его руках теперь не было. Спотыкаясь, я подбежал к ближе, понимая, что вытащить его самостоятельно точно не смогу. Выхода не было.

Сжав губы до белизны, мама вышла из подъезда и спустилась в колодец. Когда рука с щенком показалась над поверхностью, я облегчённо выдохнул. Но это был последний лёгкий вдох в моей жизни:

– Это всё он от тебя понабрался, – буднично произнесла она, даже не покосившись в мою сторону. – Ты злой.

Решаясь поговорить с родителями об их ошибках, вечно наталкиваешься на стену непонимания и обвинений в неблагодарности. Казалось бы, кто-кто, а мы-то точно научились разрушать стены. Надеясь услышать её версию событий, я уже во взрослом возрасте пересказал историю со щенком. Я ожидал чего угодно, начиная с извинений, заканчивая упрёками, однако реальности снова удалось меня удивить. Мать пожала плечами: «Не помню такого».

К старости родители и сами превращаются в детей, капризных и мнительных. И теперь мы кругом виноваты: перед своими детьми, которых не сумели правильно воспитать, и перед вторящими им бабушками и дедушками, чьи надежды мы так и не оправдали.