Who's Afraid of Gender?

Дискуссия об участии трансгендерных женщин в спорте открывает само определение того, что такое быть женщиной, и закрывать ее было бы неразумно. Мы знаем одно: гормональный спектр велик, и мы не можем решать, кто является, а кто не является женщиной, основываясь только на уровне тестостерона. Некоторые пытаются выделить нормальные и чрезмерные показатели, но это патологизирующий способ отказаться от фундаментальной сложности. Если мы выступаем за женский спорт, а женщины - это сложный организм, мы должны подтвердить эту сложность. В ответ на опасения, что трансженщины всегда будут выигрывать у женщин, назначенных женщинами при рождении, статистика не совсем подтверждает это утверждение. Как говорит Лопес: "Далеко не доминируя в спорте, транс спортсмены остаются крайне недопредставленными в элитных соревнованиях. Из десяти тысяч спортсменов, приехавших в Токио на Олимпийские игры этого года, только трое являются транссексуалами, хотя транссексуалы составляют примерно 1 процент населения Земли". Когда новозеландская пауэрлифтерша Лорел Хаббард прошла квалификацию на Игры [в 2021 году], она стала первой открытой трансженщиной, заслужившей право выступать на Олимпиаде." В контексте утверждения, что трансгендерность дает игрокам несправедливое преимущество, давайте рассмотрим обратный риск, на который готовы пойти трансгендеры. В 2022 году олимпийский чемпион Эллиа Грин дал людям понять, что он транс, и в течение многих лет эффективно выступал в женском регби. Его история говорит о том, что пол, присвоенный при рождении, не определяет, кем человек будет в этой жизни, с какими преимуществами или недостатками он будет играть.

Половой диморфизм - это не просто факт и не невинная гипотеза. Он функционирует как норма, если не требование, которое упорядочивает то, как мы видим, почти определяет то, что мы найдем, и иногда заставляет людей отрицать множество гормональных и неврологических совпадений и сложностей вместо того, чтобы принять любой вызов этим освященным рамкам. Что делает эти рамки освященными, если не некая призрачная инвестиция? Очевидно, что можно сделать любое количество обобщений о том, как различные заболевания и медицинские состояния, например, влияют на женщин и девочек, отнесенных к женскому полу при рождении, но когда мы включаем подобные исследования в рубрику "диморфизм", мы предполагаем, что они подтверждают другой тезис, а именно, что существует только две формы тела, мужская и женская, и что эта бинарность не должна ставиться под сомнение никакими найденными нами доказательствами. В таких случаях гипотеза не пересматривается найденными доказательствами; она закрывает эти доказательства, проявляя себя как обязательная эпистемическая норма, принудительный фантом, а не как хорошая наука. По сути, это не научно обоснованный аргумент, а форма институционализированной жестокости, основанная на искажении доказательств.

Связь между наукой, медицинскими исследованиями и экспериментами и жестокостью очень долгая. Попытки отстранить целый класс людей от участия в спорте - это лишь один из примеров ущемления прав, предполагающий, что либо никому не будет дела до того, что эта группа не сможет играть, либо что эта группа является пагубной и использует свое мнимое преимущество для подрыва феминистских целей гендерного равенства. В любом случае при принятии таких решений происходит безнаказанное ущемление прав, а использование науки для поддержки жестокости - лишь одна глава в длинной истории, в которой сама наука становится инструментом угнетения.

Корректирующие операции, проводившиеся в клинике гендерной идентичности Джона Мони в Джонсе Хопкинсе (1966-1979 гг.), были упражнениями в жестокости, которые теперь критикуют как сторонники, так и противники транссексуалов. Мони предположил, что гендерная идентичность не всегда коррелирует с половой принадлежностью, и тем самым еще больше оспорил формы биологического детерминизма. Тем не менее, он по-прежнему навязывал регулирующие нормы гендера с помощью хирургических процедур для достижения социальной "адаптации", то есть насильственного подчинения, и эти процедуры сильно отставали от современных стандартов здравоохранения. Некоторые критики утверждают, что Мони несет ответственность за "гендерную идеологию", а защитники ЛГБТКВ+ возражают против его жестокого обращения с интерсексуальными младенцами с помощью хирургических методов.