Who's Afraid of Gender?

Верно, что Моней ввел понятие "гендер" в современный обиход, но это вряд ли означает, что гендерная теория и гендерные исследования вытекают из системы Монея. Более того, именно критика Мони позволила гендеру стать частью борьбы за свободу и справедливость. До середины 1950-х годов, как показала Дженнифер Джермон, гендер означал лишь отношение между словами, вопрос грамматических правил, но все изменилось с публикацией гарвардской диссертации Мони о том, что он назвал "гермафродитами" в конце 1940-х годов. В последующие годы Мони использовал термин "гендер" для описания того, чем является человек, придавая ему онтологический статус. 16 Его диссертация "Гермафродитизм: An Inquiry into the Nature of a Human Paradox", которую цитирует культурный антрополог Катрина Карказис, считает прошлые хирургические вмешательства ошибочными, поскольку они были сосредоточены на гонадальной ткани. Мони оспаривает этот критерий, рекомендуя вместо этого сосредоточиться на психологических склонностях человека и физическом развитии в период полового созревания, причем и то, и другое может меняться. Чтобы доказать свою точку зрения, пишет Карказис, "Мани провел сравнительный анализ 248 опубликованных и неопубликованных историй болезни (с 1895 по 1951 год) и историй болезни пациентов, а также углубленную оценку десяти живых людей, классифицированных как гермафродиты". Хотя Мани считал сочетание психологических и развивающих факторов первичным, сформулированный им протокол никоим образом не утверждал гуманные ценности. Его версия социального конструктивизма была осуждена за утверждение, что пол может меняться, не только приверженцами тезиса о неизменности, но и потому, что она послужила основой для его глубоко неэтичных проектов социальной инженерии, включая корректирующие операции для интерсексуальных младенцев. В последующие годы социальное конструирование как теория выступило против социальной инженерии, отвергнув как психологический тезис Мони, так и жестокость его процедур. Тезис социального конструирования, вырванный из рук Мони, стал служить контрзаключению, а именно радикальному отказу от принудительного гендерного диморфизма в пользу больших требований автономии и более богатых языков самоутверждения для интерсексуалов, для тех, кто стремится изменить свою половую принадлежность, и для тех, кто стремится бросить вызов гендерным нормам хирургическим или иным путем.

Мони стремился выявить и исправить людей с интерсексуальными заболеваниями, поскольку считал, что жизнь со смешанными половыми признаками представляет собой серьезную проблему социальной адаптации и внешнего вида. В духе 1950-х годов он считал, что для счастья и самореализации необходимо соответствовать гендерным нормам, хотя и признавал, что многие люди этого не делают и не могут сделать. По его мнению, хирургическая коррекция была призвана привести ненормативные тела в соответствие с гендерными нормами. В некоторых случаях социальный облик человека после операции он считал более важным, чем тот факт, что способность человека испытывать сексуальное удовольствие была уничтожена хирургическим путем. То, что Money называл "управляемым", рассматривалось как нарушение ожидаемой истории развития ребенка. Начало этой истории развития должно было быть другим; эта траектория не могла начаться с этого нарушения в ее основе, или так они думали. Воспринимаемая неспособность соответствовать ожиданиям того, каким должен быть половой младенец, - вот что впервые ввело термин "гендер" в современный дискурс. Это была не идентичность, а пробел, или название для несовпадения. Дискурс о гендере начался, в соответствии с концепцией Мони, как способ обозначить проблему и как указание на то, что ожидания развития не оправдываются или что они сбиваются. Таким образом, гендер обозначает не нормативную идентичность, а девиантное или гомосексуальное начало, которое, по мнению Мони, должно быть исправлено, чтобы нормативная гендерная бинарность могла оставаться на месте.

Для Мони медицинские знания должны были служить задаче социальной нормализации. Он и его коллеги-исследователи предполагали, что с телом что-то не так, и это нужно исправить; они не задавались вопросом, может ли что-то быть не так с нормативными фантазмами, наполняющими практику назначения пола. Последние считались обязательными, если не принудительными, нормами. И хотя медицинские работники и семьи постоянно и с тревогой ссылались на "будущее ребенка", когда интерсексуальным младенцам навязывали операции, не было никакой рефлексии по поводу тревог взрослых, подпитывающих и навязывающих эти обязательные гендерные нормы. Не было понимания того, что человек, которому дают имя, может в какой-то момент решить, как его хотят назвать, и как он хочет понимать себя, и даже хочет ли он операции.