Who's Afraid of Gender?

Для Мони присвоение пола не было простым актом описания того, что человек видит: присвоенная категория функционировала как предиктор нормальности, если не гарант адаптации. Секс был не естественным фактом, а нормативным идеалом. Однако вместо того, чтобы критиковать жестокость этих норм, Мони взялся за "исправление" и "коррекцию" ненормативных тел с помощью жестоких и отвратительных средств, оставляющих неизгладимые шрамы. Такие процедуры были не только неэтичны, но в некоторых случаях представляли собой преступные деяния, совершенные сексологами и другими медицинскими работниками, пока с помощью интерсексуальных активистов не были приняты новые этические стандарты.

В такое понимание назначения пола было заложено ожидание "счастливой" нормальности, а не самоопределения, и Мани стремился реализовать это ожидание хирургическим путем или изменить первичные половые признаки, чтобы добиться этой реализации. Его практика демонстрирует, как структуры ожидания и психосоциальные страхи встроены в практику назначения пола. Например, современные пренатальные технологии не только направлены на определение пола, но и инициируют набор восклицательных ожиданий до рождения. Предвкушение того, что можно увидеть на экране УЗИ, структурирует наблюдение в рамках перцептивного поля, обрамленного технологией до рождения. ли эти акты наблюдения закладывают основу для последующего лингвистического присвоения пола, как принято считать, или и восприятие, и язык ориентированы заранее, организуя то, как мы можем видеть и какие виды имен или категорий доступны? Если второе, то имеет смысл задаться вопросом о социальном ремесле наблюдения, а также о социальных нормах, регулирующих лингвистическое присвоение. Акт присвоения опирается на историю этих видов практик. Все они действуют в момент первого присвоения, даже если первый такой момент происходит с помощью пренатальных медицинских технологий. Вспомните также вечеринку по случаю "раскрытия пола", которая полна предвкушения и волнения не потому, что раскрывается простой факт, а потому, что может начаться реализация воображаемой гендерной жизни в соответствии с предвзятыми нормами.

Важно, что рассуждения Мони позволяют нам увидеть фантасмагорическую сцену, действующую при распределении по полу, - то, как гендерные нормы стремятся сохранить тревогу по поводу возможности того, что не все изначально принадлежат к одному из них. Использование термина "гендер" было призвано назвать проблему и сформулировать вопрос, а также попытаться решить их с помощью создания социальных идентичностей в соответствии с заранее установленными гендерными нормами. В случае с интерсексуальными младенцами, по его мнению, имела место ошибка или отклонение, несоответствие воспринимаемого тела существующим категориям, которые сами по себе актуализируют нормы развития, позволяющие стать женщиной или мужчиной. Гендер, таким образом, называл проблему несоизмеримости и, по его мнению, - неспособность реализовать родительские, социальные и медицинские ожидания относительно того, каким должен быть пол. В частности, эта морфологическая или хромосомная сложность считается "неудачей" только тогда, когда измеряется фиксированными нормами. Тревога дает нам понять, что Мони четко знал: ничто не гарантирует, что тело будет соответствовать заданному полу или что определение пола приведет к выполнению предписаний гендерных норм. Ибо эта тревога всегда и только существует в связи с ожиданием нормальности, то есть беспокойством о том, будет ли жизнь ребенка успешно развиваться как жизнь дискретного и узнаваемого мужчины или женщины. Вместо того чтобы подавить тревогу родителя и защитить ребенка, вместо того чтобы бросить вызов этим нормам, как это обычно делают современные теоретики гендера, Мани стала принудителем, главным действующим лицом на сцене хирургической жестокости и социального полицейского контроля.