Who's Afraid of Gender?

Сегодня кто-то из нас, вслед за Джеком Хальберстамом, может говорить о "квире неудачи" в отношении тех жизненных траекторий, которые не соответствуют социальным ожиданиям. Или же некоторые из нас могут подчеркнуть радикальные "потенциалы", по выражению Хосе Муньоса, раскрывающиеся именно в результате разрушения или отказа от ожиданий гендерной жизни, навязанных нам родительскими, юридическими, психиатрическими и медицинскими властями. Теперь мы можем задаться вопросом, являются ли эти категории необходимыми или исчерпывающими, а затем приступить к созданию своих собственных. Но десятилетия назад, да и сейчас в антигендерном движении, никто не спрашивал, как можно изменить гендерные категории, чтобы приспособить и поддержать жизнь интерсексуального младенца. Нет, младенца нужно было "исправить". Это было и остается этическим провалом. Тело должно было измениться, чтобы поддержать бинарные ожидания, но существование неконформных тел никоим образом не ставило бинарные ожидания под сомнение. Таким образом, присвоение пола служило гендерному регулированию и идее нормальности, связанной с гетеронормативными представлениями о семье и репродукции. И хотя хирургическая практика, подобная практике Мони, к счастью, больше не принимается во многих местах, эти же идеи, страхи и ожидания питают современные реакции против гендерной теории, трансфеминизма и интерсексуального активизма.

Какими бы ужасными ни были практики Мони, он предложил полезную идею, даже если затем поставил ее на службу порочному социальному конформизму. Гендер назвал проблему, возникающую из-за несоответствия между телами и присвоением пола, что означает, что присвоение пола не только и не всегда описывает существующую реальность пола. Гендер в этом контексте возник не как идентичность, а как проблема, направленная на устранение этого разрыва, проект по преодолению этого разрыва и завершение процесса, когда гендер достигнут или достигнут. Таким образом, гендер возник как слово, описывающее эту самую трудность в определении пола, устанавливающее присвоение пола как социальную практику. В этом смысле гендер дал название различным медицинским и юридическим практикам, связанным с исследованием и выполнением присвоения. В каком-то смысле сексологи того времени уловили нечто, что позже уточнила Джоан В. Скотт. Гендер - это не существительное, а структура для

критически мыслить о том, как смыслы половых тел производятся по отношению друг к другу, как эти смыслы развертываются и изменяются [выделено мной]. В центре внимания должны быть не роли, отведенные женщинам и мужчинам, а само конструирование половых различий.

Мони - совсем не модель, поскольку он стремился закрыть этот открытый вопрос, навязав новую грамматическую функцию, которая позволила бы гендеру переместиться в форму существительного, закрепив гендер как онтологический эффект хирургического или психиатрического лечения. Для Мони присвоение пола привело к протоколам нормализации, которые включали нежелательные операции для младенцев и отказ от консультаций с родителями по поводу того, какие операции должны быть сделаны их детям во имя нормализации. Как мы также знаем, некоторые из этих операций на интерсексуальных детях оставляли их без способности к сексуальному удовольствию или оргазму. И снова стоит повторить: для Мони и многих других людей видимость гендерной нормальности в угоду социальному конформизму была важнее, чем настоящая и будущая сексуальная жизнь интерсексуальных детей. Он представлял, что быть полноценным в жизни означает соответствовать социальным ожиданиям, не принимая во внимание счастье, которое приходит с созданием новых способов осуществления гендера, исторических изменений в способах проживания и наименования гендера или воплощенной жизни, которая остается неописуемой в любой практике наименования.