Who's Afraid of Gender?

Большая часть англоязычной феминистской теории, включая ранние работы Гейл Рубин и мои собственные в начале девяностых, настаивала на том, что рождение женщиной и становление женщиной - это две разные траектории, и что первое не является ни причиной, ни телеологической целью второго. В то же время и Рубин, и я понимали, что "пол" устанавливается различными культурными и социальными средствами, и сегодня мы чаще всего имеем в виду пол, "назначенный при рождении", а не тот, который является естественным. Это правильно, что мы продвинулись вперед, но, возможно, с непростительным опозданием. Различие между природой и культурой мешает нам хорошо осмыслить всю сложность проблемы , поскольку отбрасывает природу в зону непродуманного и даже неживого, немой поверхности, ждущей надписи, или безжизненной сущности, которая оживает только тогда, когда люди наделяют ее смыслом. С экологической точки зрения человек - это живое существо среди других живых существ, связанное с живыми процессами, от которых оно зависит и в которые вмешательство человека может быть разрушительным, как мы видим сейчас в случае с изменением климата. Однако многие ученые, воспитанные на марксизме, структурализме и экзистенциальной философии, понимали природу именно как то, что должно быть преодолено, чтобы в мире появилось ярко выраженное человеческое действие и смысл. Мы ошибались. Донна Харауэй, ранний и убедительный критик различия между природой и культурой в англоязычном контексте, идет еще дальше, настаивая на том, что само тело - это результат взаимодействия:

Научные тела не являются идеологическими конструктами. Всегда радикально исторически конкретные, тела имеют другой вид специфичности и действенности, и поэтому они приглашают другой вид вовлечения и вмешательства... Тела как объекты знания - это материально-семиотические генеративные узлы. Их границы материализуются в социальном взаимодействии [выделено мной]; такие "объекты", как тела, не существуют как таковые.

Пределы различия между природой и культурой болезненно очевидны, но я предполагаю, что эти дебаты заложили основу для некоторых проблем, с которыми мы сталкиваемся сейчас, когда пол и гендер вступают в современные дебаты о том, является ли только пол реальным, а гендер - своего рода искусством. Ранние феминистские антропологические попытки выяснить, является ли патриархат универсальным (или почти универсальным), оставляли без внимания историческое формирование и изменчивость родственных связей и их отношений с экономикой и обществом в контексте национальных, колониальных и имперских властей. Они не задавались вопросом о том, как жестоко разрушались и перестраивались родственные связи чернокожих в результате рабства, например, или о том, как собственность накладывалась на родственные отношения, вытесняла их и заменяла, разлучая детей с матерями, рассеивая или стирая патронимы и высмеивая патрилинейность задолго до того, как феминистки начали их концептуальный демонтаж. Это было бурное время, и существовало множество небезупречных рамок, в которых история и жизнь цветных женщин не учитывались, даже если они пытались уточнить гендерные термины.

Сначала мы рассмотрим научную альтернативу модели "природа/культура", представленную в коконструктивистских и интеракционистских теориях, а затем обратимся к расовому и колониальному наследию модели "природа/культура" и расифицированным идеалам гендерного диморфизма, чтобы понять социальные и политические последствия разделения "природа/культура", а также некоторые пути выхода из тупика.

Раннее различие между природой и культурой в феминистской теории второй волны служило цели различения между заданным полом и последующим гендером, настаивая на том, что эти два понятия не всегда совпадают. Что изменится, если начать с рамок взаимодействия, сказать, что пол и гендер составляют друг друга и что взаимодействие между ними является их наиболее существенной характеристикой? Есть основания для подозрений. В конце концов, Мони называл себя "интеракционистом", но явно отдавал чрезмерную власть нейрофизиологии и нейропсихологии в определении конечных причин того, что он называл "транссексуализмом". Как утверждают некоторые критики, "модель развития, в которой сложность и взаимодействие могут быть объяснены только как "добавление или вычитание из" "главной причины" или основополагающего субстрата, не является "истинно интеракционистской""