Who's Afraid of Gender?

Например, в начале жизни, когда нас обычно называют девочкой или мальчиком, мы внезапно оказываемся в конфронтации с мощной интерпелляцией извне. Какой смысл в конечном итоге будет иметь эта интерпелляция, невозможно определить заранее. Мы можем не соответствовать требованиям, которые предъявляет такая практика именования, и этот "провал" может оказаться освобождением. 6. Вот почему наша способность критиковать идеологии неизбежно коренится в позиции плохого или сломанного субъекта: того, кто не смог приблизиться к нормам, регулирующим индивидуацию, ставя нас в трудное положение разрыва с собственным воспитанием или формированием, чтобы мыслить критически по-своему, мыслить по-новому, но при этом становиться кем-то, кто не полностью соответствует ожиданиям, так часто передаваемым через определение пола при рождении.

 

Хотя антигендерная идеология интерпретируется как отпор прогрессивным движениям, ею движет более сильное желание - восстановление патриархального порядка, в котором отец есть отец; половая идентичность никогда не меняется; женщины, задуманные как "рожденные женщинами при рождении", возвращаются к своим естественным и "моральным" позициям в семье; а белые люди обладают неоспоримым расовым превосходством. Однако этот проект хрупок, поскольку патриархальный порядок, который он стремится восстановить, никогда не существовал в той форме, которую они пытаются актуализировать в настоящем. "Гендер" здесь - это психосоциальная сцена, публичный способ мечтания, поскольку прошлое, которое стремятся восстановить сторонники антигендерных идей, - это мечта, желание, даже фантазия, которая восстановит порядок, основанный на патриархальной власти. Вступление в движение антигендерной идеологии - это приглашение присоединиться к коллективной мечте, возможно, к психозу, который положит конец непримиримой тревоге и страху, от которых страдает так много людей, воочию переживающих разрушение климата, или повсеместное насилие и жестокую войну, расширение полномочий полиции или усиление экономической прекарности.

Разжигание желания восстановить мужские привилегии служит многим другим формам власти, но оно представляет собой собственный социальный проект, а именно: создание идеального прошлого, возрождение которого будет направлено против сексуальных и гендерных меньшинств, а то и вовсе их уничтожит. Эта мечта не только стремится восстановить законное место патриархальной власти, задуманной как часть естественного и/или религиозного порядка, но и направлена на откат прогрессивной политики и прав, чтобы сделать брак исключительно гетеросексуальным, настоять на том, чтобы пол, присвоенный при рождении, оставался неизменным, и ограничить аборты, потому что государство лучше знает, какие ограничения должны быть установлены для тела беременной женщины. Откат, который мы наблюдаем против "гендера", является частью этого более масштабного проекта реставрации, направленного на укрепление авторитарных режимов как законных форм патернализма, воплощения мечты.

Мобилизация правыми антигендерных настроений зависит от убедительности этой мечты о прошлом для тех, кто подвержен соблазнам авторитаризма. В этом смысле страхи не являются ни полностью сфабрикованными, ни полностью обнаруженными как уже существующие. Никто не предоставляет исторических документов о патриархальном порядке, который должен быть возвращен на свое законное место; это не прошлое, которое можно обнаружить в историческом времени, даже если мы сможем найти множество примеров патриархальной организации на протяжении всей истории, как это уже сделали многие. Эта идея прошлого принадлежит фантазии, чей синтаксис перестраивает элементы реальности на службу движущей силе, которая делает непрозрачным свое собственное действие. Мечта работает только как призрачная организация реальности, которая предлагает ряд примеров и обвинений, чтобы подкрепить политические аргументы, которые она хочет выдвинуть.

Неважно, что исторические документы об идеализированном патриархальном прошлом не предоставляются. И уж точно не имеет значения, что предлагаемые аргументы изобилуют противоречиями. Бессвязность и невозможность аргументации против гендера представляют собой противоречивые явления и даже предлагают публике собрать воедино многие свои страхи и убеждения, не прибегая к связке: гендер представляет капитализм, а гендер - не что иное, как марксизм; гендер - это либертарианская конструкция, а гендер - сигнал новой волны тоталитаризма; гендер развратит нацию, как нежелательные мигранты, а также как империалистические державы. Кто из них прав? Противоречивый характер фантома позволяет ему содержать в себе любую тревогу или страх, которые антигендерная идеология хочет разжечь в своих целях, без необходимости приводить все это в соответствие. На самом деле, освобождение от исторической документации и последовательной логики - это часть эскалации, которая подпитывает фашистское безумие и укрепляет формы авторитаризма.