Will. Чему может научить нас простой парень, ставший самым высокооплачиваемым актером Голливуда

Лавлейсы — семья творцов, поэтов, интеллектуалов. Глава семьи, Эрл Лавлейс — известный писатель, журналист, сценарист и поэт. Лулу — профессор кинематографа в Университете Вест-Индии. Старший брат, Уолт — кинематографист. Сам дом был полон художественных работ Че. Мы вели незабываемые глубокие разговоры.

— Что это за сладкий запах? — спросил я.

— Это пахнет иланг-иланг, — ответила Лулу. — В это время года его аромат чувствуется лучше всего, потому что ветер дует с запада.

Музыку, которую включила Лулу, я никогда раньше не слышал: сенегальские певцы Исмаэль Ло, Бааба Мааль и Йуссу Н’Дур. В гармонии с ароматом иланг-иланга они наполняли меня сладкой негой. Вкусные кушанья, карибский ветерок, звонкие голоса, топот карамельных ребятишек.

— Ты останешься с ночевкой? — невинно спросила шестилетняя Айла.

Я издал такой смешок, который всегда издают взрослые, когда на самом деле не смеются.

Видишь ли, Айла, не считая той одной ночи в Белом доме после инаугурации Билла Клинтона, я не оставался ни у кого с ночевкой с тех пор, как мне исполнилось двенадцать. Я даже у своих родителей не ночую, когда приезжаю в Филли. Я знаю, Айла, что тебе всего лишь шесть лет, но пойми, перевозить «глобальную икону» по всему миру очень тяжело с точки зрения логистики. Во-первых, со мной ездят минимум десять человек, а значит, нам нужно минимум одиннадцать комнат. И если это возможно, из соображений безопасности обычно для меня выкупают целый этаж в лучших отелях мира. Конечно, мой номер находится в самом конце коридора, тот самый, с двустворчатой дверью…

Не говоря уже о том, что я никого из вас совсем не знаю. Я со Скоти-то едва знаком. Я здесь один, а я никогда не был один. Поэтому мысль о том, чтобы заночевать с незнакомцами — даже такими добрыми и прекрасными, как члены твоей семьи — пугает меня до полусмерти.

Так что да, Айла, конечно, я останусь с ночевкой.

— Где моя комната? — спросил я у нее.

Меня отправили спать в «подземелье». Это была бывшая кладовка, больше похожая на гараж, которую переделали в гостевую комнату. Все было заставлено книгами, старыми виниловыми пластинками и керамическими поделками. Из мебели там стояла только большая деревянная кровать, которую, как я потом узнал, смастерил Скоти своими руками. Белая штора развевалась над кованой рамой окна, в котором не было стекла — в теплые карибские ночи ничего больше и не надо.

Мои сумки остались дома у мамы Скоти.

— Я их завтра утром привезу, — сказал Скоти и уехал, оставив самую большую кинозвезду без зубной щетки в чужом доме.

Когда я согласился переночевать, я думал, что всем понятно — я соглашаюсь остаться только вместе со Скоти. Неужели этот олух меня правда тут бросил… Подожди, вот узнает Чарли Мэк, он уж макнет его головой в унитаз.

Обычно я легко ориентировался в пространстве. Папуля меня выдрессировал. В моем детстве он мог в любой момент спросить: «Где север?» или «Покажи на восток». Он учил нас, что пассажир в любом транспортном средстве выполняет функцию навигатора. Водитель выбирает радиостанцию и включает печку, а вот пассажир/навигатор следит за маршрутом по карте и подсказывает, где нужный поворот (и еще выдает перекус — папулю за рулем полагалось подкармливать).

Но в ту ночь луна скрывалась за облаками, а я не следил за дорогой по пути в машине до дома. Ориентироваться по звездам я, честно говоря, не умел. Лежа в тридцати сантиметрах от бетонного пола где-то в Карибском море, я начал хихикать — так у меня всегда проявляется тревога и страх. Хихиканье превратилось в хохот, хохот — в ржание, а ржание переросло в самую настоящую истерику.