Will You Love Me Tomorrow? (СИ)

– Цицеро всего лишь хотел сказать, что она все делает хуже Тиерсена, – он бурчит себе под нос и берет стакан, отхлебывая пиво большими глотками.

– Ладно, – Тиерсен чувствует, что это действительно был не нарочный удар. – Ладно. Тогда вообще зачем ты с ней живешь? – пять месяцев назад он хотел, очень хотел задать этот вопрос, но теперь только поддерживает им разговор.

Цицеро не отвечает. Только смотрит в окно, обхватив пальцами стакан. Бледно-желтое солнце играет в его темно-рыжих волосах, а шнурок от четок увяз в каком-то липком пятне на столе.

– Тиер… сен, – ударение сбивается от того, как он добавляет слог.

– М?

– Тиерсен помнит, из-за чего мы?.. – Цицеро не договаривает, начиная крутить стакан против часовой стрелки.

– Ты швырнул мне в лицо кружку с кипятком и сказал, что ненавидишь меня. Прокричал, что ненавидишь, – Тиерсен подумал сначала, не ограничиться ли простым "да", но вдруг понял, что никогда и никому не рассказывал об этом. И если и может рассказать, то только сейчас и только Цицеро, путь тот и сам все знает. – А потом я в очередной раз узнал, что не уделяю тебе достаточно внимания, что ставлю интересы Семьи выше твоих, что ценю других больше тебя. Мы ссорились из-за того, что ты ревновал меня ко всем и говорил, что лучше бы я ебался с ними, чем с тобой, и тому подобное. Последний раз я взял с тебя обещание, что ты никогда больше не скажешь мне всех тех слов, что наговорил тогда. Мы разошлись из-за того, что ты нарушил это обещание через четыре часа, – он заканчивает коротко, хотя легче ему и не становится. Он знает, что они слишком часто ругались последние два года и что рано или поздно это должно было как-то закончиться, но все равно, кажется, до сих пор не совсем верит. Цицеро молчит долго, не поворачиваясь, и только потом тяжеловато роняет:

– Ты должен был сказать, что не помнишь.

Это то, что они всегда говорили, когда мирились, но Тиерсен только пожимает плечами после новой паузы и снова глотает пиво.

– Не могу.

Пиво ужасно горькое.

– Знаешь, дружище, я тут прикинул… – Джохар наконец возвращается, и Тиерсен только замечает, как долго его не было. – Если ты сейчас поедешь обратно, надо бы подкрепиться на дорогу. Так что я полистал меню и заодно поболтал с той живой милашкой. В общем, сейчас нам принесут картофельные оладьи, они здесь до задницы вкусные, и еще нам с Цицеро пива и кофе, а тебе, уж не обессудь, чай. Ну, я так рассудил, чего тебе лишнего пить, если сразу за руль. После бессонной ночи и пары пива раздолбать машину – как нехер делать. А ты нам живой больше полезен, – Джохар деловито усаживается с краю и двигает к себе оставленную чашку. Он явно попытался хоть немного разрядить обстановку, но получилось не слишком.

Они все молчат, пока официантка не приносит оладьи, а после Джохар съедает свою порцию быстро, Цицеро тоже, успев ополовинить второй стакан, и только Тиерсен курит, вяло ковыряя вилкой распотрошенный оладий. Они действительно вкусные, но он совсем не хочет есть.

Цицеро фыркает и тоже отходит отлить, а Джохар одним глотком допивает кофе.

– Я тут еще подумал, – говорит он вдруг, и Тиерсен не слишком заинтересованно поворачивает голову. – Вижу, что с аппетитом у тебя беда, так, может, я вещи пока снесу наверх, а потом вернусь и тебе ключи отдам? А ты пока доешь без спешки, а?

– О'кей, – подумав секунду, Тиерсен кивает и лезет в карман за ключами от машины.

– Отлично. И еще тогда вот, я заплачу за всех, – Джохар поднимается, выгребая из кармана парки смятые купюры, и кладет на стол. – Проследи, чтобы наша живенькая взяла, тут ей сверху на чай.

Тиерсен машинально кивает и даже не замечает, как Джохар забирает кейс и уходит. Он смотрит на оладий и понимает, что лучше сдохнет, чем его доест. Лучше сдохнет, чем продолжит здесь сидеть. Впрочем, догнать Джохара еще не поздно.

Тиерсен поднимается, собирает деньги и идет к стойке. Их официантка принимает купюры со слегка обеспокоенной улыбкой, но у Тиерсена нет особого желания улыбаться в ответ. Он только думает, что вежливо было бы попрощаться с Цицеро перед тем, как он уедет. Он не хочет этого делать.

Дверь в туалет скрипучая, и Цицеро отворачивается от писсуара на звук. Тиерсен неловко заходит, стараясь смотреть в маленькое потертое зеркало над раковиной.

– Я хотел сказать, что, наверное, уже сейчас поеду, – говорит он, чувствуя себя нелепо в этом потертом сортире, одетый в аляповатый красный свитер с оленями. – Только занесу вам коробки. Джохар там заплатил, кстати, так что можешь… не знаю, идти, куда захочешь, – это звучит еще тупее, чем раньше, и Тиерсен опять жалеет, что начал.

– Тиерсен? – Цицеро любопытным тоном прерывает его внутреннее самобичевание. – Ты что, пялишься?

– Что? – Тиерсен слегка поворачивает голову.

– Пялишься? На Цицеро? В это зеркало?

– Я не…

– Пялишься! – Цицеро приходит в какой-то абсолютный восторг, стряхивая и застегиваясь. – Тиерсен пялится на своего, – неприятно, – Цицеро, сколько бы долгих дней не прошло! – он жмет на ручку слива, не прекращая тараторить. – Пялится-пялится-пя…