Will You Love Me Tomorrow? (СИ)

– Ладно, тогда куда ты предлагаешь? – она видела в глазах Цицеро торопливую, испуганную мысль, а потом его лицо изменилось, и взгляд стал злым. Как тогда, когда он выкинул ее Библию в окно, когда ударил ее первый раз, когда вырвал сигарету из ее губ после их первого секса и затушил о стену.

– Флоренция, – ответил он грубо. – И ты будешь сосать мне под мостом.

– Обожаю твое чувство юмора, – она ответила со скептичным смешком.

Он взял тарелку за край – как Библию за корешок, как Пушинку за шкирку, как ее за руку. Горошины покатились за стол, когда он размахнулся и…

– …и убил ее.

…и со звоном поставил тарелку обратно.

– Я принесу еще вина, – он поднялся и направился на кухню. Она продолжила есть, привычно не обращая внимания. Ее сожитель был забавным и странным, но в ее возрасте было не выбирать. К тому же она сумела привести его в хоть немного приличный вид, так что его даже не стыдно было выводить в люди. И любился – и смеялся – он, как зверь, так жарко, как она уже забыла и не надеялась больше почувствовать.

И только когда он вернулся, капая водой с обрызганных висков и закатав рукава, с тесаком для мяса, и остановился в дверях, она мельком успела подумать, что, может, ей и стоило подольше поразмышлять, надо ли ей все это.

– Так, еще раз. Ты расчленил ее заживо из-за меня? – Тиерсен поднимает бровь.

– Не только из-за Тиерсена, – уклончиво отвечает Цицеро. – Но в основном.

– И ты думаешь… – Тиерсен качает головой. – О'кей, и что ты от меня теперь хочешь?

Цицеро сжимает губы и выглядит еще более растерянным. Но потом его взгляд становится жестким.

– Знаешь, Тиерсен, если бы Цицеро был молодым, или красивым, или каким-нибудь очень умным, или у него было бы с ума сойти сколько денег, или если бы он мог пообещать, что исправится, не просто пообещать, а так, чтобы сделать… Цицеро дал бы тебе свое тело, свои деньги и свое слово. Но у Цицеро ничего нет, чтобы дать тебе. Чтобы ты простил Цицеро. Только старое дерьмо вот здесь, – он стучит согнутым пальцем по виску.

– Что ты хочешь от меня? – повторяет Тиерсен с резкой усталостью. – Чтобы я простил тебя прямо сейчас?

– Нет-нет! – в голосе Цицеро снова появляются нездоровые, лихорадочные нотки. – Цицеро не нужно ничего большого! Только немного… может, если только чуть-чуть прощения… как аванс!.. может, одно-другое хорошее слово… может, еще что-нибудь сверху, – он дергает плечом так растерянно, что у Тиерсена вырывается нервный смешок.

– Что еще сверху? – Тиерсен с трудом обуздывает свой почти истерический смех.

– Может быть, Тиерсен сказал бы, что уже не так сильно сердится на меня, – Цицеро аккуратно подбирает слова. – Может быть, спросил бы Цицеро, думал ли тот о Тиерсене, и Цицеро бы ответил, что часто-часто думал. Может быть, разрешил бы Цицеро поцеловать Тиерсена, – он видит мелькнувший гнев в глазах и тут же торопится объяснить: – Только в знак примирения! Не слишком сильно!

"А что, это было бы смешно. Семь месяцев работать над собой, чтобы в один день сорваться. Хотя, конечно, с другой стороны, с чего бы мне срываться. Я же смог расстаться с ним после всего нашего секса, так что уж сейчас-то одним поцелуем больше, одним…"

– Не-ет, – Тиерсен говорит Цицеро и своим мыслям, где-то внутри еще истерически посмеиваясь. – Нет-нет, только не еще раз в это дерьмо, – нет, он, конечно, большой профи по самообману и увязанию в говне по самые яйца, но еще чего не хватало. Тиерсен знает, что какие-то шаги не стоит делать даже в мыслях. Например, ему самому не стоило слишком долго думать о том, о чем он думал, например, Цицеро определенно не стоило шагать ближе.

– А разве если добавить еще немного, станет хуже? – Цицеро спрашивает неожиданно серьезно. И, кажется, он отлично знает, что озвучивает мысли Тиерсена.

– Станет, – но Тиерсен кивает. – Хуже и сложнее. Я не ты, Цицеро, я не могу делать какие-то вещи, потому что мне так захотелось. Убивать или целовать. Ты вот сегодня сделаешь так, а завтра опять передумаешь, и что? Что я с этим должен буду делать, ты подумал?

– Но Цицеро не передумывал! Никогда, никуда не передумывал!

– Только мне об этом сказать забыл, – отрезает Тиерсен. Он набирает воздуха, чтобы хоть как-то подытожить этот разговор, когда Цицеро резко берет его за ремень. – Цицеро! – Тиерсен прикрикивает, сбиваясь с мысли.

– Цицеро думал, что Тиерсен и так поймет, – Цицеро впивается в пряжку обеими руками, невольно сминая свитер, и Тиерсену становится жарко, когда он чувствует животом горячие, слегка влажные от пота пальцы.

– Ты жил с другим человеком и выглядел весьма счастливым, что я должен был понять? – спрашивает он более хрипло, чем стоило бы.

– Цицеро всегда забывает, что Тиерсен верит всему, что видит, – желтые глаза не выглядят здоровыми. А когда-то выглядели?

Правая ладонь скользит с ремня вниз по ширинке.

– Что ты делаешь? – Тиерсен спрашивает тихо, и этот вопрос такой глупый, что даже смешно.

– Не знаю, – Цицеро смотрит прямо, и зрачки у него расширены.