Will You Love Me Tomorrow? (СИ)

– Я не пялюсь! – Тиерсен вспыхивает, окончательно поворачиваясь. Его резко начинает все раздражать. Начинает? – Я вообще не смотрю на тебя, – говорит, глядя Цицеро в глаза, и на его лбу заметно бьется жилка. Цицеро выглядит уязвленным, как будто ждал другой – какой еще другой? – реакции, и торопливо подбирает новые слова.

– А почему это Тиерсен не хочет смотреть на Цицеро? – и Тиерсену чудится здесь какое-то цепляние за слова. Опять чудится, ведь Цицеро прекрасно владеет всеми словами, которые говорит.

– Потому что… – Тиерсен хочет объяснить, но не может, потому что слишком много объяснять. – Почему ты вообще спрашиваешь?

– Если бы Тиерсен пялился на Цицеро, это было бы не зря, – Цицеро пожимает плечами.

– Что именно не зря?

– Многое, – Цицеро уклоняется от прямого ответа, и это раздражает Тиерсена еще больше.

– Я… хрен с ним, ладно, я не знаю, чего ты хочешь, – он чувствует себя растерянно и раздраженно одновременно, но Цицеро молчит, и ему приходится продолжать. – Нет, я знаю, что для тебя заигрывать с людьми, строить все эти фразочки, загадывать загадки – нормально. Но, пожалуйста, не надо делать этого со мной.

– А если бы… – Цицеро как будто задумывается, решаясь, говорить или нет, – если бы Цицеро хотел делать это с тобой?..

– Зачем? – Тиерсен спрашивает устало.

– Если бы, например, Цицеро хотел бы что-нибудь исправить… на самом деле хотел!.. но не слишком знал, как? – он смотрит с каким-то опасливым интересом.

– А, вот оно что, – когда Тиерсен понимает, у него нервно дергается край рта – вместо улыбки. – Ну, тогда заигрывания здесь не помогут. Нет, я думаю, что прощу тебя когда-нибудь, – он не может прочитать эмоции на лице Цицеро, но они едва уловимо меняются, – и, может быть, мы сможем подружиться заново. Не сегодня, но когда-нибудь. На крестинах твоих детей или типа того. Но пока лучше пусть идет как идет. Давай для начала попробуем хотя бы разойтись по-хорошему. Мы не так плохо, – ужасно, – посидели, никто не пострадал, и теперь я так же спокойно вернусь в Лион, о'кей? – он ждет ответа, но Цицеро молчит. – Ладно, будем считать, что ты согласился. Хорошо отдохнуть, – Тиерсен разворачивается и берется за дверную ручку, когда Цицеро выпаливает, резко и немного надрывно:

– Я убил ее.

Тиерсен сжимает пальцы на ручке и смаргивает. Как и каждый раз.

– Что?

– Я убил ее, – Цицеро говорит неожиданно четко. – Одну руку туда, вторую – сюда, одну ногу и еще одну. Потом она умерла.

Что привычка – страшная вещь, Тиерсен понимает в следующую секунду, когда ему первым порывом хочется спросить, где сейчас тело. Но вместо этого он выдыхает и поворачивается.

– И что? – спрашивает тоже на выдохе, не заметив, как участилось дыхание. – Чем я-то помогу? Если надо избавиться от тела, Джохар лучше других справится, а у меня еще дела в Лионе.

– Нет-нет-нет! – Цицеро активно мотает головой. – От тела Цицеро уже избавился, ты что, не знаешь Цицеро? – "Слишком хорошо знаю". – Цицеро просто хотел сказать, что убил ее. Для тебя, Тиерсен.

– В смысле, для меня? – Тиерсен смотрит на Цицеро обескураженно, привычно цепляя глазами мелочи и замечая, как он едва заметно качается с носка на пятку, как неловко дергает шнурок от четок, как откровенно потерян его взгляд.

– Цицеро убил ее, – как-то нездорово повторяет маленький итальянец. – Джохар сказал, что ты в Лионе. Что приедешь сюда. Цицеро убил ее. Цицеро понял, сколько времени прошло…

– Кстати. Где будем отмечать Рождество? – она наколола горошину на вилку и отправила в накрашенный темным рот.

– А? – Цицеро довольно долго без увлечения катал свой горох по тарелке, но вдруг прекратил. – Рождество? Уже Рождество?

– Ну, пока еще ноябрь, – она пояснила терпеливо, со сдержанным любопытством наблюдая за ним. Она находила многие привычки своего сожителя забавными, например, то, как он посреди разговора мог прекратить любые действия, бездумно смотря в одну точку. Например, на горох на тарелке, почему нет. Она знала, что он о чем-то напряженно думал в эти моменты, неестественно замирая, становясь неподвижным, как внезапно и безжизненно повисший бумажный паяц из ее детства. Когда по телевизору показывали прямые репортажи из горячих точек, когда она покупала ему мелкие подарки вроде книг или галстуков, когда он кончал в нее, залепляя ладонью лицо и больно зажимая щеку. Она знала, что он всегда думал, и никогда не знала – не хотела знать, – о чем.

Полгода. Он думал, что прошло куда меньше. Нет, он определенно был уверен, что они не выдержат и пары месяцев. А они не то что выдержали, но, кажется, даже не заметили. Прошли полгода и еще месяц, близилось Рождество, но в круговороте работы Цицеро совсем забыл об этом.

– Ну так что думаешь? – она продолжила есть, делая вид, что не заметила его шокированного взгляда. – Я бы съездила в Марсель…

– Нет, – Цицеро резко поднял взгляд.