Wolfhill

— Посмотри на меня.

Голос у Раныль в противовес её состоянию бодрый. Чонин вздрагивает как от пощечины и смотрит. Смотрит.

Так Раныль ведь — тоже.

Не так, как он себе напредставлял. А представлял он и вправду многое — начиная от того, что Раныль бросится на него словно одержимая, до того, что она начнёт метать и крушить всё вокруг.

На деле же — просто смотрит. И улыбается мягко, склонив голову набок.

— Что с тобой? — и удивление в её голосе настолько искреннее, что Чонину в самом деле становится плохо.

Что с ним? Серьёзно?

— Ты не рад меня видеть? — Раныль делает попытку встать, но тут же оседает, болезненно морщась. Тело всё ещё слегка ноет после почти недели пыток. Чонин же отворачивает голову от этой картины и пытается дышать чаще, тише. Чтобы она не услышала подступающих слёз.

Боже, как же он ненавидел себя в этот момент.

— Не хочешь говорить? — Раныль, кажется, действительно расстраивается. Так будет лучше — продолжает думать Ким — будет лучше.

— Знаешь, ты мне снился.

Чонин наконец смотрит на Раныль, но теперь уже она опускает взгляд и начинает мять под пальцами лёгкую ткань сорочки.

— Всё это время ты мне снился, — Хан собирается силами и в упор смотрит Чонину в глаза, — И ты был единственным, кто держал на плаву моё сознание.

Раныль, скорее всего, сейчас признается в своих чувствах — думает Чонин. Уже началось действие метки — думает.

Чонина выворачивает от мысли, что всё это навязано ей силой волчьей природы.

— Не хочешь присесть? — она смотрит всё так же преданно и хлопает по кровати. Брюнет, наконец, отлипает от стены и на негнущихся ногах подходит к девушке. Садится, сохраняя дистанцию между ними.

Раныль чувствует себя отвратительно. В самом деле. Её выворачивало наизнанку шесть суток к ряду и складывалось ощущение, что внутренности решили поменяться местами. Очнувшись, девушка ожидала увидеть… хоть кого-либо.

Но в плотно закрытой от внешнего холода комнате кроме неё самой не было ни души. Лишь на подлокотнике кресла сиротливо висела толстовка Чонина, даря надежду, что парень всё же её навещал.

Хан, говоря честно, не сразу сообразила, что находится не в своей комнате. Пока её тело и разум боролись-свыкались с меткой, образ Чонина, иллюзорное чувство его запаха, присутствия и его обеспокоенный голос — были единственным её ориентиром. Поэтому ничего удивительного в том, что она чувствовала себя прекрасно, находясь на его территории, — не было.

Она грезила им, была благодарна, что даже так, на подсознательном уровне, он её не оставлял; порывалась сразу же кинуться на его поиски, а он…

…стоит, словно он провинился в чём-то, будто просит прощения и хочет сбежать.

— Я рад, что ты в порядке, — Ким говорит, глядя перед собой, оставляя девушку созерцать лишь его профиль, — Правда рад.

— Очень надеюсь.

Чонин слышит раздражение в её голосе и оборачивается.

— Почему ты так себя ведёшь, Чонин? Что-то не так?

И парень почему-то начинает злиться. Смотрит в доверчивые глаза напротив и злится.

— Что-то не так? — шипит, — Ты ведь не серьёзно? Я поставил тебе чёртову Метку.

Раныль будто удивляется, хлопает ресницами и комично округляет рот. А потом догадывается и улыбается.

— Так ты из-за неё этот спектакль устроил?

— Ты не понимаешь, что это значит, — Чонин качает головой и пытается отстраниться.

— Не понимаю, — соглашается Раныль, — Но мне и не надо понимать. Она на меня не действует, — и прикусывает губу в попытке удержать улыбку.

Чонин каменеет.

— Что ты имеешь ввиду?

— Я говорю, что ваша хвалёная Метка не действует. Она не заставляет меня в тебя влюбиться — вот, что я говорю.

Чонин выдыхает и всё ещё смотрит недоверчиво. Он никогда не видел Меченого человека и не имеет понятия, как с ними обращаться. Ещё более непонятней, откуда она это знает?

И, словно прочитав его мысли, она объясняет:

— Твоя мама много говорила со мной, пытаясь пробудить, пока ухаживала за мной.

И пожимает плечами.

— Ничто, в принципе, не может заставить меня в тебя влюбиться насильно, Чонин. Уже не может, — качает она головой. А потом делает то, чего Чонин боялся хотел больше всего.

Подсаживается ближе.

Кладёт свою совсем-совсем холодную ладонь поверх его, в противовес, горячей, что простыне под ней в пору бы загореться.

А потом смотрит так призывно-отчаянно, что Чонин понимает дальше всё сам.

Он бережно, словно она может сломаться из-за любого нелепого движения, кладёт её руки себе на плечи, притягивает к себе за талию, так чтобы она удобно умостилась у него на коленях и зарывается носом ей в шею. На инстинктивном уровне безошибочно находит поставленную собой метку и прижимается к ней горящими губами. Раныль тяжело выдыхает и крепче хватается за его плечи.

— Прости меня.

— Тш-ш-ш. Ты не сделал ничего плохого. Ты спас меня. Нас всех.

Чонин издает нервный смешок, ни разу с ней не соглашаясь.

— Хватит себя винить. Имей ввиду, мы теперь связаны намного крепче, чем ты думаешь. Всё, что чувствуешь ты, передаётся и мне. И прямо сейчас мне больно.