Она сжимает своими ладошками его лицо и ловит надломленный взгляд карих глаз. Чонин слушает её слова, пытается их принять и старается думать меньше, на самом деле. Поворачивает голову вправо и целует её ладонь.
— Хорошо.
А потом притягивает к себе и целует. У Раныль разом отнимается воздух из груди, взрывается целая вселенная внутри и это неконтролируемое желание целовать Чонина вечность…
У неё холодные ладони, но горячие губы и тёплый язык. Чонин сжимает девушку в руках сильнее, чем следовало бы, и он потом обязательно попросит у неё прощения за эту грубость, но сейчас он просто не в состоянии выпустить девичье тело из кольца своих рук, отпустить её губы. Но Раныль, его девочка, льнёт ближе, просит больше, и сил терпеть, если честно, больше нет.
Чонин ждал слишком долго. Раныль, кажется, ждала не меньше.
— Каким надо быть придурком, чтобы лишать себя этого так долго, — хрипит Чонин между поцелуями, а Раныль улыбается бесконечно счастливо и лишь пожимает плечами.
Действительно, каким же?
Глава XV
Раныль чувствует себя хорошо. Для человека, который много ни мало пережил почти смерть, она чувствует себя прекрасно.
Внизу бабушка готовит завтрак и делает всё в тишине. Девушка лежит на своей кровати и улыбается сквозь слёзы, представляя, как та старается издавать как можно меньше шума, чтобы дать внучке поспать дольше. Раныль пытается улыбнуться своим мыслям, хотя больше всего ей хочется сейчас броситься к ней и обнять.
***На следующее утро после её пробуждения в доме Чонина бабушка увезла её домой, но не проронила с тех пор ни слова. Она была как обычно заботлива — приносила еду в кровать, взбивала подушку — но не разговаривает с Раныль все три дня.
Хан прекрасно понимала, что бабушка винит себя в приключившемся с ней, презирала Метку и, кажется, теперь и себя. Девушка слышала редкие всхлипы по ту стену комнаты, бабушкины тихие шаги, пролёгшие синяки под её глазами и ей самой становилось плохо каждый раз.
Почему все вокруг винят себя, когда ничьей вины нет и не было?!
— Бабушка, поговори со мной.
Госпожа Хан вздрагивает от хриплого голоса внучки и оборачивается. Раныль определённо стало лучше, она, как и всегда, одета в свою привычную домашнюю одежду и стоит на пороге кухни. Будто ничего и не было.
Лишь пятно на её плече заставляет возвратиться в реальность.
— Ты ещё слаба, возвращайся в постель, — вздыхает госпожа Хан.
— Бабушка, я хочу, чтобы ты прекратила винить себя и поговорила со мной. Пожалуйста, — Раныль делает шаг вперёд, не осмеливаясь на второй.
— Ты чуть было не умерла, — говорит бабушка, — Я ведь так просила тебя слушаться меня. И ты чуть не умерла, — у неё ломается голос и она оседает на близстоящий стул.
— Но со мной ведь всё в порядке сейчас, бабушка, взгляни на меня. Я жива и всё со мной хорошо.
Родственница впивается во внучку уставшим взглядом.
— Она всё время твердила то же самое, — и улыбается грустно.
— Кто? — не понимает девушка.
— Ханыль, — вздыхает бабушка, — Твоя тётя. Моя дочь.
— Но… при чём тут она?
— Она была связана с оборотнем так же, как и ты, — говорит она, — Они хотела вместе бежать, но их поймали и убили. Оборотни загрызли мою дочь.
Раныль поражённо ахает и отшатывается.
— Мы собирали её останки частями по всему лесу.
Девушка смотрит на родственницу и видит совсем другого человека. Видит перед собой несчастную женщину, которой пришлось переживать жестокое убийство юной дочери и нападение на внучку. Раныль видит глубокие морщины и просачивающуюся сквозь краску для волос седину.
Её начинает мутить.
— Теперь ты понимаешь, чему себя подвергла? Оборотни тебе не игры, Раныль. В их мире рано или поздно придётся столкнуться с кровью.
Она смотрит на плачущую Раныль и кровью обливается уже собственное сердце. Сил, чтобы представлять, что было бы потеряй госпожа Хан ещё и её…
— Иди сюда, — подзывает она Раныль, — Обещай больше не подвергать себя опасности. Обещай мне, богом прошу, — шепчет женщина, обнимая внучку. Раныль лишь глотает солёные слёзы и не знает, что ей сказать.
Один раз своё слово она уже нарушила.
\
Мать приезжает на следующее утро. Раныль не успевает толком проснуться, как на неё с объятиями и причитаниями лезет родительница. А потом чувствует обжигающие капли на своей руке.
— Ну, мам, ну ты чего? — она гладит плачущую мать по волосам и не знает, что делать.
— Как такое могло случиться? Почему ты пошла одна? — Раныль не понимает из потока слов ровным счётом ничего и вопросительно смотрит на бабушку. Та лишь вздыхает и уходит вниз.
— Я сказала ей, что на тебя чуть не напало животное и что ты свалилась в овраг. Когда ты была на экскурсии с классом в лесу, — отвечает она, когда мама уходит умыться в ванную.
— Зачем ты ей позвонила? — недоумевает Раныль, — Всё же уже хорошо.
— Ничего не хорошо, юная леди, — врывается на кухню мать, — Ты живёшь у бабушки всего четыре месяца, а тебя уже чуть не загрызли в лесу. Я ведь всё равно хотела приехать на Рождество, но теперь мы справим его дома. Вместе.
— Мы? — не понимает Раныль. Бабушка лишь поджимает губы и не смотрит в глаза.