X-avia

«…Все ниже спуск винтообразный,

Все круче лопастей извив,

И вдруг... нелепый, безобразный

В однообразьи перерыв...

И зверь с умолкшими винтами

Повис пугающим углом...

Ищи отцветшими глазами

Опоры в воздухе... пустом!

Уж поздно: на траве равнины

Крыла измятая дуга...

В сплетеньи проволок машины

Рука - мертвее рычага...»

(А.Блок, «Авиатор»)

В три часа ночи я просыпаюсь от истошного вопля телефона под подушкой. Б. стонет

сквозь сон: «Кэти, сними трубку, ответь», я лепечу сдавленное «алло». На другом конце

провода Дантес. Там что-то происходит, ветер свистит, гремит железо. У Монсьера

срывается голос:

- Он разбился. Черт, самолет разбился. Господи! Что теперь делать, один из наших

самолетов упал только что!.. Осколки собирают по лесу, Кристабель. Черт, Кристабель,

черт, - Дантес заикается от волнения, пока я сажусь на кровати и включаю ночник, -

Приезжай. Приезжай сюда, Кристабельхен.

Я перебиваю его:

- Говори адрес. Что произошло? Куда ехать?

- Черт, Клео, черт! – кричит Дантес, - что теперь делать? Это был рейс из Вены. Наш

Серега погиб!..

Пробормотав: «Скоро буду», я отсоединяюсь. Б. уже проснулся и вопросительно

смотрит на меня. Я беру стакан воды с тумбочки, встаю.

- Поехали, - говорю я мужу, - И. звонил. Наши разбились где-то на пути из Вены.

Серега был на том рейсе.

КАПИТАЛЬНЫЙ РАЗЛОМ ФЮЗЕЛЯЖА

Творческий акт – суть неприятие подсознанием ситуации, с которой сознание было

вынуждено смириться по ряду причин.

Сублимация, выражение, рефлексия, которая разрушает свой собственный объект –

суть одинокий вопль подсознания, взывающий к последней справедливости, достижение

которой уже фактически невозможно.

Пожалуйста, позвольте возопить моему подсознанию.

В жизни случаются долгие зоны турбулентности, прерванные взлеты, заносы на

рулежке, даже аварийные посадки, бывает, что выпадают кислородные маски, что

требуется огнетушитель или аварийная медицинская аптечка. Редко, но метко бывает в

жизни то, что я назову «капитальным разло мо м фюзеляжа». В таких случаях нельзя

доверять рассказам очевидцев, оставшихся в живых, и единственным адекватным

источником информации остаются беспристрастные оранжевые братья-близнецы, сухие

механические скрипторы – два бортовых самописца.

Извлечем черный ящик из-под обломков упавшего воздушного судна авиакомпании

«Schmerz und Angst».

Фюзеляж – скорлупа, черепная коробка, прячущая дражайшее сокровище, это ракушка,

внутри коей живет нежный склизкий моллюск, выращивающий жемчужину из случайной

песчинки – головной мозг, желеобразная субстанция, обволакивающая перламутром

изящных словес волею судьбы закравшуюся внутрь мысль. При капитальном разломе не

кладут в госпиталь. При капитальном разломе, стоя по колено в росе, на коленях по земле

рыскаешь; тут ведутся спасательные работы, ищут пуговицы для опознания, паспорта,

сгоревшие еще в самые первые секунды; ищут фрагменты тел; там же и я стою на

коленях, слепая, на ощупь ищу дрожащий холодец своих мозгов, чтобы наспех покидать

его в пробитую яичную скорлупу, зовущуюся головой, верхушкой человека; я сгружу его

найденной массой извалявшегося в лесной траве пудинга, обмотаюсь скотчем, задерну

голову оранжевым чехлом, - черный ящик найден. Бортовой самописец поврежден, но мы

попытаемся расшифровать его записи.

Я упаду в любой автомобиль, и поеду домой, в любой свой дом на любом автомобиле,

держа в руках трофейный диктофон, найденный на месте авиакатастрофы, поддерживая

деревянными руками залатанный изолентой кокосовый орех своей головы, этого

единственного бортового самописца, который поддастся расшифровке, чем я и займусь

дома, только, умоляю, водитель, жми на газ, дай обезболивающего, от мигрени или

схожего, а то вот-вот треснет, и никто уже не докопается до истины.

Дома мое лицо будет лежать на клавиатуре, а за окном сменятся восходы и закаты,

погода и направление ветра, мой лоб продавит клавиши, стройные ряды букв, горло же

вновь одолеет приступ кашля, и это кровохарканье тоже будет на бумаге, чернила

печатают пальцами, печатают пальцы чернилами, но, когда я закашляюсь, то сплюну туда

же, на лист, торчащий из машинки, и алое потечет красной строкой вниз, - то и будет

беззвучный, немой и уже такой постфактовый, такой неактуальный вопль подсознания.

А теперь давайте петь по делу.

* * *

Эмоции одолеваемы. Рациональность – чудовищный враг, непобедимый.

Из всех бед, сотканных и порожденных чувствами, можно выбраться усилием воли,