XX век представляет. Избранные

Вот уж, простите за пафос, настоящие праведники. Спасающие честь «шестидесятников», в основной массе своей поспешивших монетизировать былые и, как правило, преувеличенные, а то и вымышленные страдания. Между тем Полоку судьба тряхнула по полной.

Съемки полнометражного дебюта «Чайки над барханами» (1960) по сценарию Юрия Трифонова закончились не триумфальной премьерой, хотя сам Иван Пырьев называл Полоку вторым Эйзенштейном, а КПЗ. Прокуратура Туркмении, где проходили съемки, инкриминировала режиссеру умопомрачительные хищения средств, выделенных на съемки. Дело закончилось реабилитацией, но на пять лет обрекло Полоку на труд литературного негра. Из небытия его вернула случайно подвернувшаяся экранизация знаменитой повести Григория Белых и Л. Пантелеева «Республика ШКИД» (1966). Случайно, поскольку, как это ни смешно, высокомерные ленфильмовцы брезговали «конъюнктурными» сценариями, снимать которые в конечном счете приходилось приглашать варягов из Москвы. Среди этих сценариев, ну так, на минуточку: «В огне брода нет», «Мертвый сезон», «Белое солнце пустыни», «Свадьба в Малиновке». Фильм мгновенно стал, несмотря на ярость Пантелеева, «ненавидевшего собственную книгу», в полном смысле слова культовым.

Зато «Интервенция» (1968) легла на полку на 20 лет. Не помогло даже письмо Брежневу, подписанное мощным актерским ансамблем – от Ленинского лауреата Юрия Толубеева и Ефима Копеляна до Владимира Высоцкого и Валерия Золотухина. По мнению начальства, «эксцентричная стихия масок и условных фигур захлестнула революционное романтическое начало».

Романтики в истории одесского большевистского подполья было как раз полным-полно: достаточно вспомнить зонг Высоцкого о «деревянных костюмах». Но дело не в этом и даже не в том, что «Интервенция» – фильм, по большому счету, неудачный – имела большее отношение к Брехту и цирковым ревю Маяковского, чем к пьесе Льва Славина. Полока, что самое обидное, просто попал под раздачу. Мастера советского экрана сделали партии и правительству столько эксцентричных подарков к 50-летию Великого Октября – «Комиссар» Аскольдова, «Первороссияне» Иванова, «В огне брода нет» Панфилова, «Седьмой спутник» Аронова и Германа, – что надо было всех скопом или запрещать, или награждать. Рубанули с плеча: половину запретили, половину наградили. С тех пор Полока пребывал не в черном, но как бы в сером списке: время от времени снимал.

Падение СССР ситуацию не исправило, а усугубило. За 25 лет Полока снял лишь одесский фарс «Возвращение „Броненосца“» (1996) по повести Алексея Каплера о том, как диктаторские съемки «Потемкина» Эйзенштейна проутюжили судьбу трогательного героя гражданской войны, «брошенного на культуру». Да еще «Око за око» (2010) – новую версию «Седьмого спутника» Бориса Лавренева, в 1967 году уже экранизированного на «Ленфильме» Германом и Ароновым.

По словам Полоки, уже тогда «Седьмого спутника» должен был ставить он. Руководство «Ленфильма» его заявку отклонило: негоже отмечать 50-летие Великого октября фильмом о «красном терроре». Но Полока сумел пробить разрешение Госкино. И тогда, опять-таки по словам Полоки, в дело вступил административный ресурс. Юрий Герман пролоббировал передачу постановки своему сыну.

«Око за око» поражает. И тем, что 80-летний режиссер сохранил – такое бывает чрезвычайно редко – мускулистую профессиональную силу. И тем, что – наверное, за это надо благодарить «Беларусьфильм» – экранизация проработана до мельчайших деталей, каждое лицо и в групповке, и в массовке резко характерно. И тем, как Полока, верный эксцентриаде, смешивает трагические и комические аспекты революционной грозы. И, прежде всего, тем, что именно многократно обиженный Полока оказался единственным из режиссеров своего поколения, не предавшим былые экранные клятвы верности советской власти. Экранный генерал Адамов, арестованный как заложник в сентябре 1918 года, но перешедший на сторону революции и принявший смерть от белогвардейских рук, – святой, способный разглядеть высшую справедливость в революционной жестокости.

«Проклинать прошлое я не могу». Точка.

Говорить о нереализованности Полоки язык не поворачивается. Он был одним из редких режиссеров, обладавших собственным, очень конкретным представлением о том, что такое кино, и сумевших это представление воплотить.

Он предельно четко знал, с чем воюет. С бытовизмом – всеми этими «жирными пятнами на скатертях». С запоздалым и плохо переваренным неореализмом, который крепко ушиб большинство его ровесников; с поздней «мазохистской чернухой»; с «артхаусом» Германа и Муратовой; с экранной жестокостью, наконец.

Он твердо знал, чего он хочет: возрождения традиций революционного искусства, использовавшего, в свою очередь, традиции лубка, балагана, цирка. Отстаивал ритмический монтаж и монтаж аттракционов.