You love me anyway (SORORATE) (СИ)

— И именно медовое вино мне заказали для предстоящей свадьбы Луки Чангретты и мисс Сабини, так? — выпрямился Соломонс, загибая рукав рубашки чистой рукой, — Мне оказали честь поспособствовать плодовитости юной леди и я постарался, попотел, попыхтел, но сделал. — злосчастная ухмылка мелькнула на его лице.

Том прищурился. Только перехода к личному ему сейчас не хватало. Ох уж этот Соломонс со своей привычкой юлить часами, прежде чем начать действовать и думать.

— Иначе зачем здесь эта ебучая бочка, так? — Алфи с хрипом недовольства согнулся пополам и опустил руку на дно бочки, вынимая из меда голову его человека, который также имел косвенное отношение к смерти Винсента.

Том широко раскрыл глаза. А Олли стошнило и он обплескался возле витрины.

— Так, вот, к чему я? Ах, да! — спохватился он, — К слову, что и мою семейку перебьют следом, так?

Том был первым на очереди, если у итальянцев затевалась, к примеру, расправа. И именно по этой причине он находился сейчас в пекарне: приехал решать, что делать.

— Что ты знаешь, Алфи?

Соломонс громко хмыкнул.

— Нас объебали, знатненько так.

Соломонс вымыл руки и перешагнув через рвотные массы кузена, опустился за столик.

—Сабини и Чангретта теперь просто одна большая, счастливая семейка и пресловутый несчастный случай в одном лице. Хуевертят, как у себя дома!

Том согласился, запуская в зубы вторую сигарету.

— К слову, тебя и меня уже нет. Можно подумать, да и не было вовсе. Мы лишь чья-то больная фантазия, — загадочно поиграл он пальцами в воздухе, — какой-нибудь огорошенной первым желанием поебаться сразу в две дырки школьницы, которая сроду мужика-то и не нюхала.

Том ухмыльнулся.

— Думаешь, нам объявили Виндетту?

Алфи скривился и отрицательно крякнул.

— Н-е-е, нихуя. Нам объявили заговор с небольшой трепкой. Чангретте сейчас не до нас. Его кровь приливает не к голове, а к члену, и он не может думать рационально, что нам на руку, да-а… — рассуждал Алфи.

— Это ж я к чему? К тому, что какие это яйца надо кровоснобжать, чтобы обслуживать сразу двух женушек, м? И полностью, блять, отключать мозг?!

***

Обеденным часом Тава Соломонс широким шагом, развеивающим её шёлковое длинное платье, вошла в рабочую зону, канула в самое сердце бутлегерского дела.

Алфи почти не спал ночь из-за «подарка» и чувствовал полную разбитость после разговора с Шелби, поэтому, когда Олли доложил ему, что миссис Соломонс желает увидеть его, он не сразу понял о ком речь.

Встав у входа в свой кабинет, Алфи увидел на другом конце рабочей зоны пожилую, аккуратную, высокую женщину, чуть худую и грозную.

Она только что приехала к сыну, потому что пытливый разговор с Исой и новость о том, что у неё будет внук или внучка не позволила сидеть на месте и улыбаться, как ни в чем не бывало, попивая чай из дорогущего сервиза.

Отбросив все мысли и предположения, Алфи медленно направился на встречу к матери, чтобы заключить её в объятия и пригласить отобедать.

Тава, высоко подняв голову, осмотрелась, закипая внутренним недоумением, коего никогда не испытывала по отношению к своему сыну.

Она чувствовала себя виноватой. Ведь это по её не досмотру и чрезмерному доверию, допустилось, что Сара осталась с Алфи в одной комнате. Она всем сердцем чувствовала, что именно в ту ночь, в том самом доме и произошло зачатие.

Она разогнала шестёрок, посланных сыночком и грозно глянула на Олли. Он с детства знал этот взгляд, потому ретировался и не смел больше кривить лицо ни одной жилкой, чтобы попытаться возразить тому, что она делала — подняла деревянную кувалду из высушенного дуба.

Алфи нахмурился, увеличивая шаг, но коридор был длинным, а кувалда в руках матери — смертельное оружие, которое она пустила в ход уже через мгновение, ударив по затычке одной из крупных бочек, приготовленных к экспорту. Содержимое с плеском вырвалось наружу, пробив плотину из дерева под высоким давлением и растеклось по земле.

Рабочие замерли, Олли закинул руки за голову от пережитого потрясения. Сотни литров превратились в грязную, пыльную субстанцию.

Оценив ситуацию и свою работу, Тава перешагнула через огромную лужу и, важно взмахнув копной густых волос, двинулась дальше, преодолевая свой тернистый путь к сыну.

Ещё один шаг, замах, удар и всплеск. Шаг, удар, замах и всплеск.

Рабочие глазели как ошпаренные кипятком, но держали языки в задницах, изредка поглядывая на по-прежнему спокойного Соломонса, идущего обычным развалочным шагом к матери.

— Чтоб меня, что здесь творится? — нарочно безэмоционально взмолился он, заглядывая в лицо матери, якобы не замечая её гнева.

Тава, посмотрев на сына, злобно ухмыльнулась и снесла ещё одну затычку, облив его наглаженные брюки по самые колени и вновь замахнулась.

— Следующими будут твои гребаные яйца, гнусный подонок! — встав на цыпочки, она схватила его за волосы и принялась трясти, будто провинившегося пса.