You raped my heart (СИ)

— В чем твоя проблема? — Вдруг спрашивает девушка. — Член маленький? Никто не дает? Или все же дело в отсутствии мозга? — Бесстрашие изменило ее, сделало дерзкой, смелой, решительной, грубой. Беатрис Приор из Отречения никогда бы не сказала таких слов. Ее учили помогать людям, не держать на них зла, не таить обиды. Трис Приор из Бесстрашия готова защищать себя и словами, и делом. Питер держит ее крепко, но девушка отчего-то не боится. Проблема ведь не в ней. Проблема в нем.

— Смотрите-ка, как заговорила, — тянет он, а она умудряется с такой силой наступить ему на ногу, что Хэйес чертыхается, матерится хуже Эрика и отпускает ее.

Трис кидается в сторону, по направлению к комнате Тобиаса. Замирает, резко наклоняется, тонкими пальцами нащупывая металл ножа, спрятанного у самой щиколотки. Она быстро достает его, оборачивается и выставляет лезвие вперед.

— Не смей ко мне подходить, — глаза ее горят, волосы растрепались, грудь подымается и опускается, одежда чуть помята, все мышцы подрагивают, но в ней такой, опасной, решительной и истинно бесстрашной, есть особая прелесть. — Не подходи, — повторяет она.

Питер Хэйес смотрит на нож, потом переводит взгляд на лицо Трис и вдруг улыбается. Приор быстро моргает. Улыбка не исчезает с лица юноши. В этой улыбке что-то не то. Так думает Трис.

— Салют, Стифф, — он усмехается, разворачивается на пятках и уходит, оставляя ее обескураженную, со сморщенным от удивления лбом, лишенную ориентации и понятия, почему он так быстро сдался, спустил все ее слова, слишком грубые. Но Трис просто ответила ему его же монетой. Научилась, оскалилась. Но все же не стоит. Не надо уподобляться ему, бросаясь такими фразами.

Не надо.

И молча пообещать себе быть выше этого, быть выше Питера Хэйеса и всех подобных ему. Трис глубоко вдыхает, а потом медленно выдыхает. Руки ее дрожат сильнее от напряжения и усталости после практически целого дня в тренировочном зале. Приор хочет уже толкнуть знакомую дверь и оказаться в уютной обстановке комнаты Тобиаса, где все пропахло им, ее Четыре. Но что-то ее останавливает. Она поворачивает голову и смотрит в ту сторону, где скрылся Питер. Что эта сволочь вообще здесь делала? Девушка бросает несколько рассеянный взгляд на каменные плиты под ногами и тут замечает у самой стены белое пятно. То ли клочок бумаги, то ли что-то еще, то самое, что сжимал в своей ладони Питер. Не зная отчего, Трис воровато оглядывается, делает несколько шагов, ровняется со смятой бумажкой — девушка уже не сомневается, что это какой-то лист — наклоняется и зажимает в руке хрустящую под пальцами бумагу. Она разворачивает ее быстро. И дыхание перехватывает. Трис Приор смотрит на черные точки, линии, выведенные быстро, но аккуратно и так отчетливо. Она узнает повороты и комнаты, лестницы, видит, как множатся на бумаге этажи.

Кажется, Трис Приор нашла стукача. Она поднимает глаза и смотрит в дальний конец коридора, где еще пару минут назад мелькнули черные ботинки Питера Хэйеса.

Предатель.

========== Глава 25 ==========

Кристина давит ногтем на царапину. Вот поддевает коросту, отковыривает и обнажает багряный сок тела, снова давит пальцем, и красные разводы стынут на смуглой коже. Так, царапина. А девушка все кусает губы. Искусала до такой степени, что они зарубцевались. Сидит в общем зале, колупает свое плечо и ни на кого не смотрит.

Все осточертело.

Такая жизнь, тотальная неизвестность, страх и чувства, что теснят грудь. Она начинает понимать, начинает догадываться, и от этого страшнее вдвойне. Разве так надо? Разве так можно? Дикость какая-то, не иначе. Может все это — дурной пейзаж страха, вколотая сильно действующая сыворотка? Кристина и рада была бы обмануться, да не может. Искреннюю не обманешь. Все это — ужасающая правда, вязкая и тягучая как грязь под ногами. И от нее так же тошно.

Электрическая лампочка над головой хлопает с противным звуком, гаснет так внезапно, что девушка морщится. Кристина задирает голову. Потолок серый, покрытый плесенью, одинокий черный шнур болтается столь сиротливо. Девушка фыркает. Эта комната напоминает ее жизнь. Такую же куцую, блеклую и беспросветную. Наверное, не стоит так думать, не стоит позволять завладевать собой фрустрации, этим чувствам, апатичным и от того столь страшным. Но она иначе не может. Или не хочет.

— Можно?

Голос знакомый, почти теплый, почти тот, к которому она привыкла. Кристина смотрит на Юрая. Тот стоит рядом, мнется. Руки засунуты в карманы черных штанов, серая футболка чуть сбилась на теле, край ее задрался, обнажая полоску смуглой кожи и шрам на боку.

— Можно, — говорит Кристина и отодвигается в сторону, позволяя юноше сесть на скрипящую кровать.