Это же надо было постараться устроить такое. Конечно, он сам виноват. Выпустил девчонку, одну, туда, на волю. Молодец, башку сам себе так скоро отвинтит. Эрик фыркает. Эрик ведет головой. И убила же. Эрик почти улыбается. Ушлая стала. Но последствий все равно боится. Не сможет она так жить, лучше бы и не лезла. Эрик втягивает воздух носом. Странно переживать за нее. Хотя нет, не то слово. Ему просто нужно и все. Нужно, чтобы с этой тонкой, как палка, дурой все было хорошо. Если она ревет, то только из-за него. Если на ней кровь, то только из-за него. Если у нее шок, то только из-за него. И никак иначе. Он должен марать ее в крови, грязи, боли, собственной блевотине. Он и никто другой. Другого он просто убьет, взведет курок и выстрелит. Ебанутые желания. Эрик знает. Вращается в кожаном кресле в кабинете Мэттьюс, пялится в окно.
— Эрик! – о! Мэттьюс визжит. — Ты меня слышишь?
Нет, сука, я тебя не слышу.
Мужчина голову поворачивает, хмурый взгляд на Джанин Мэттьюс вскидывает.
— Почему ты сегодня патрулировал здание?
— Потому что захотел, — отвечает он и снова закидывает голову на спинку кресла.
— Потому что захотел? — цедит, трясет, дрожь лютой ярости бьет. – Ты, — начинает она тихо, так тихо, будто змея шипит. Королевская кобра. — Будешь меня слушать. И подчиняться приказам. Понял?! — истерично, аж со слюной изо рта. Бабенка совсем с катушек слетает.
Эрик вращается в кресле, криво ухмыляется, но все же покорно произносит:
— Да, мэм.
И такая издевка, такая издевка.
— Выметайся.
К Джанин Мэттьюс возвращается самообладание. Лицо ее становится спокойным, черты разглаживаются, лишь глаза выдают все те лихие эмоции, что полыхают глубоко внутри. Она нервно проводит рукой по волосам и падает в свое офисное кресло. Макс смотрит на Эрика неодобрительно. Тот насмешливо салютует своему учителю, другу, наставнику и лидеру. Рано или поздно все это не сойдет ему с рук. Эрик знает. Эрик уверен. Он мало кого уважает в этом мире. Мэттьюс никогда не жаловал. Но сейчас переходит все дозволенные границы, словно крышу срывает. Эрик дает себе обещание следить за собой. Пока девчонка здесь, стоит поостеречься.
Обыск, конечно, был быстрым. Он осматривает свою квартиру беглым взглядом. Вещи почти не тронули. Мужчина смотрит на часы. Да, быстрым, очень быстрым, живо они тут все прочесали. Но его тайную комнату так и не нашли. Эрик усмехается. Еще бы. Он рос в Эрудиции, воспитывался в Бесстрашии, с кровью на руках всю жизнь — он умеет прятать вещи и людей, в том числе и двери. Всего лишь маленькая хитрость с материальной голограммой — новая разработка Эрудитов, которая пришлась очень кстати.
Когда мужчина заходит в комнату, девчонка все еще продолжает сидеть на кровати, на самом краю. Молчит. Эрик хмурится. Она вообще дышит там? Он подходит, трогает ее за плечо, и Кристина едва поднимает голову. Она похожа на труп, вылезший из земли. Тело рвется к жизни, но неизменно продолжает разлагаться. Глаза все красные, щеки и нос опухли, губы искусаны до бордовых рубцов. На лице, шее и руках засохшая кровь, и вся одежда ею пропитана. И, кажется, девчонку все еще колотит. Она сидит, теребит пальцами ткань футболки, молчит, взгляд отводит. Эрик тоже решает не говорить. Когда они сцепляются языками, то ничего хорошего из этого не выходит. В нем сейчас слишком много ярости и злости. Словами подавится.
Мужчина берет ее на руки. Кристина пискает. Слабо так, совсем по-мышинному. Плечом открывает дверь ванной комнаты, сажает девушку на холодный кафель душевой кабины в одежде. Сжимает челюсть, и желваки под кожей перекатываются. Эрик не смотрит на Кристину. Не стоит. Либо ударит, либо матом пошлет. Она сама подтягивает к своей груди колени, обнимает их руками. Ждет чего-то. Вода падает сверху теплым потоком прямо на голову девушке. Одежда тут же намокает. Грязные разводы чужой крови размазываются по коже.
— Я не буду тебя мыть.
Кристина лишь жмет плечами. Эрик чертыхается сквозь зубы.
— Ты серьезно?