You raped my heart (СИ)

Кристина дышит. Шумно, надсадно, в чем-то истерично. Все смотрит на него. На лице — калейдоскоп эмоций. Все по грани. Все безумно. Эрик склоняется к ней, снова целует губы. Странно так, медленно, аккуратно, непривычно. Эрик так не целуется, не тянет нижнюю губу, не сжимает меж своих, не ведет языком, не толкается туда вперед, словно испрашивая разрешения. Эрик берет. А он ладони ее перехватывает, заставляет положить себе на плечи. Девушка давно не чувствует одежду. Только руки, только жесткую грудь, только щетинистый подбородок, только язык, быстрый, горячий, мокрый. От воды и от слюны. Кристине хочется еще. Она тянется, она просит. Ее так не целовали. Никто до него. И вряд ли кто-то после него. Бредни влюбленной девчонки. Эрик подхватывает ее за бедра, устраивается меж ними. Все еще в одежде, взмокшей, набухшей, все еще под струями воды, которые тарабанят по кафельному полу, по мужским плечам, по ее ладоням, по их лицам. Эрик прижимается к ней плотно. И тогда она чувствует. Все эти стальные мышцы, взращенные годами тренировок, и шрамы, и кожу, и член, утыкающийся в ее промежность. Жаркий, выпуклый. Это пугает почему-то. Особенно когда мужчина хватает ее за лицо обеими руками, глубже проталкивает язык в ее рот, вновь превращаясь в такого знакомого Эрика. Властного, жадного, эгоистичного. Ее руки бьются о стену, косточками запястий о кафель. Кристина морщится, а он пальцами давит, не пускает, словно распластывает ее по холодному камню. Давит на ее хрупкое, маленькое тело, бедрами двигает, совершает жаркие, поступательные движения. И ткань мешает. Трется, елозит, наседает, вдавливается. Кристина почти чувствует, может вообразить, как он проникает в нее, погружается своей плотью в ее плоть. Туда, сквозь. Одуреть. Очуметь. Охуеть. Просто охуеть. Так не бывает.

Отпускает ее руки, сжимает маленькие бедра и снова толкается, имитирует соитие, через одежду, через сантиметры ткани. Не дает Кристине дышать. Этими своими губами, и языком, и дыханием. Вновь толкается. Девочка вздрагивает. И еще один толчок. А в мир приходят серые краски. Губы Эрика перемещаются на шею, ладони скользят на ягодицы, а Кристина вдруг болезненно вздрагивает. Уже не страсть. Уже страх. Только мужчина не замечает. Трется о ее тело, распаляет себя. И эти зуд, жжение, напряженные соски, болезненно ноющий член, его пальцы, пахнущие ее дыркой. Это будет так. Сегодня он будет в ней.

— Эрик…

Голосок совсем тонкий, хриплый, сбитый. Эрик не хочет его слышать. Эрик сосет ее шею. Вот так бы пить ее, пить и пить.

— Эрик…

Повторяет, сука, повторяет.

— Не надо…

Это, блять, что еще такое? Как так не надо? Охуела что ли? Да у него сейчас башню сорвет. Это все она. Тугая, узкая, маленькая, пиздец какая сладкая, теплая, мягкая. Так и хочется насадить на член. Как это, вашу мать, не надо? А девчонка отталкивает, взбрыкнуться пытается. Эрик понимает, что у нее в груди бешено стучит сердце, и глаза такие испуганные. Боится. Боится. Нет, ну не забавно ли? Он ухмыляется.

— Кристина… — протягивает имя ей на ухо, трется носом о ее шею, прижимается губами, заставляет вздрагивать.

— Не надо… — почти молит она, и мужчина вдруг осознает, что она плачет.

Сидит, дрожит, пытается свести ноги и да, вашу мать, плачет. Сжимается в комок, вся подбирается. И в сознание врываются картины. Слюнявые губы там, тут, пальцы, оставляющие синяки на бедрах, скрип ножек деревянного стола. Эрик чертыхается, Эрик матерится. Девочка изнасилование вспомнила. Сука. Блять. Истеричка херова. Он вдыхает и выдыхает ртом, кулаком в стену упирается, сверлит кафель взглядом. Кристина испугалась его члена. Пальцы ей очень понравились, а вот члена она, видите ли, боится. Сука. Он смотрит на нее зло и раздраженно.

— Маленькая дрянь, — бросает ей, а она вздрагивает, подбирает к себе руки-ноги, будто прячется.

Эрик отталкивается от нее. Эрик встает на ноги. Кристина не смотрит. Кусает губы, костяшки грызет. У нее тело дрожит. От нужды, от желания, от полой пустоты внутри. Ее надо заполнить. Но его горячий твердый член сквозь материю и все эти воспоминания сплошным потоком. Как было больно, как страшно, как рвало ее. Она срывается куда-то в бездну, летит, не может уцепиться. У Эрика жилы на шее вздуваются, вены по рукам, и член колом стоит. Эрик сцепляет зубы, выдыхает. Со всей дури бьет кулаком в стену.

— Сука!

Не смотрит на девочку у своих ног. И сука не она. Сука Эдвард. Все суки. Эта мразь, которая над ней насилие сотворила. Не будет он с девкой нянчиться. И лучше уйти, пока не сорвался, пока не засадил, не увяз в ней глубоко и надолго, до отупения, несмотря на ее мольбы, просьбы и слезы. Девочке ведь страшно.