– Наш с вами зритель еще не прибыл, но мы дадим звонок к началу спектакля, ведь так?
Метвин…
Голос, образы, ощущения… все плыло, пузырилось, кипело и крутилось в остатках моего сознания, не заполненного болью… Метвин…
… кто нашел тело Даньер… охранял покои Анны… обнаружил нож… откроете дверь только полиции, Нелли…убегающий в сторону Беркли-сквер сержант… улыбка Курта, улыбка узнавания… все дело в толерантности…
…зритель… звонок… о чем он?!
– Как вы, доктор Патерсон? Или ты все-таки Джимми? Можно было раньше догадаться. Можно было раньше все решить, а я тебя жалел, думал, ты – как я, когда увидел тогда, в Стоун-хаусе! А в Дейрине? Как я тебе сочувствовал! Ведь он тебя кинул и выбрал эту стерву, чтоб получить свой хуев замок! Я думал, что он за тебя цепляется? Что в тебе такого, черт возьми, что ж за жопа у тебя волшебная?! А ты – Джимми, тот мальчик с фотографий, маленький развратный Джимми! «Спасибо за фото, детектив, я вами довольна, ваш гонорар». Да пошла ты на хуй со своим гонораром, мерзкая шлюха! За гроши сломать жизнь человеку! Все ведь было, доктор Патерсон, дом, жена. Все забрал, сука, все, все!
– Он выставил вам счет, сержант? Признайтесь, Метвин, он выставил вам счет? Я – как вы? Он вас… насиловал? Или? Ну да, да… кинул и выбрал стерву, чтобы… замок…
– Очнулся, мой доктор? Славно. Пиздец, какой слабый голос, ничего, в самый раз, сейчас мы сделаем звоночек и скажем пару слов, всем нужен стимул, Джимми, у всех есть точки подчинения, даже у него. Сыграем с ним напоследок?
– Я не точка, Метвин, ему плевать. И на меня… и на Нелли. Ты знаешь! Кто, как не ты?!
Смех. Звонкий, приятный. Мне всегда нравился смех Метвина, вот парадокс.
– Ну ты даешь. А Бирмингем? Я грубо сработал, он догадался, но как стартовал! Ведь он перепугался до икоты, когда узнал,
Хочу ответить, но сознание уходит, гаснет, ломается, мнется… Жеманная девица, а не сознание. Впрочем, что ему остается? На авансцену выходит боль, где-то вдали нарастает волна, поднимается, набирает силу, катит, катит, опрокидывает на острые скалы, топит…
Казалось бы, давно пора привыкнуть к боли… любой… есть ли у боли дно?..
– Давай-ка ты не будешь отключаться, как красна девица, док? Не подводи меня! Пора уже привыкнуть к боли, он по-другому не умеет, все через боль, садизм, унижение. Колодки проклятые! И препарат. Испытывал, сучара! Сожги дом! Разведись! Ляг под меня! Думаешь, бред, иди ты к черту, выныриваешь – а от жизни одни угольки. Только… слово такое умное есть: толерантность! Слышал? Привыкание! Он наигрался и забыл про меня, и мне приказал забыть. А я вот не забыл, потому что привык!
Привкус железа… Кровь, полный рот крови от усилия. Страх, не хочу умирать, не хочу, хочу уничтожить эту гадину, задушить, но жить! Жить…
– Он не придет, сержант…
– Придет. Как миленький придет и убьет нас. Сначала меня, бац – и нету Метвина, и глазом не моргнет! Ну а потом, не обессудь, тебя. Жаль, не увижу, как он убьет тебя, своего сладкого Джимми, ему-то ведь жить надо, а ты снова все испортил, за что ж ты его так любишь, как пес, будешь ведь подыхать и улыбаться. Ну и на хуй, он убьет нас, а мы ему ручкой с Небес помашем, жертвы невинные, а, Джеймс? Мы ему помашем, тут его и сцапают!
– Слайт все поймет! Слайт верит ему!
Смех.
– Джеймс, мне будет тебя не хватать. Фрэнк верит
***
Больно. Пора привыкнуть… а не привыкается. Она все время разная, боль. Его голос, холодный как сталь, возле самого уха. И от этого захлестывает новой волной.
Шепот в трубку: не слушай его, Гэб, не смей!
Я люблю тебя, Гэб. Это ловушка! Не смей! Живи!
Мрачный яростный удар ногой.
– Сука! Так хочется умереть? Десять ударов в сердце тебе подавай?!