Your Mistake

Я держался! Когда громыхнуло, и запахло порохом, и Курт повалился на меня, кровь хлынула из раны в груди, мешаясь с моей, я стиснул его слабеющие пальцы, отказываясь понимать, осознавать, я целовал его шею и тихо скулил от боли, от ужаса. Кто-то снова оттолкнул его, я увидел Слайта, поднявшего пистолет, я закричал беззвучно, оголенным горлом хватая воздух, я видел, как дрожит палец на курке, я почти слышал, как прорывается сквозь нарезы пуля… я потянулся, стараясь прикрыть собой голову Курта, маньяка, убийцы, но любимого, любимого… Слайт дернулся, рука ушла вверх, на плече полицейского расплылось кровавое пятно, снова кровь, сколько же за сегодня, сколько… Выстрелы, еще, чьи-то голоса, шум вертолетов, прожекторы… Тень, заслонившая нас от мира, от Слайта, принявшая в себя новые пули, тень с перемотанной головой… Гордон! Рядом Питерс, рычит и стреляет в окруживших нас полицейских с двух рук…

…Курт Мак-Феникс в полуметре от меня, в его взгляде улыбка, все хорошо, не бойся, держись, Джеймс Патерсон, живи, в его взгляде – только я, мое отражение и его любовь, лицо смягчается, точно смерть ломает все маски и клетки, и я вижу Гэба, так ясно, что снова плачу.

Он смотрит на меня, пока хватает сил, потом глаза темнеют и закрываются…

Who dares to love forever,

When love must die?

Из последних отпущенных мне сил я ползу ближе к Курту и касаюсь его холодеющей руки, и зову по имени, он молчит, он всегда молчит, когда обижается, я так подвел его, я все-таки убил его, как в том, давнем кошмаре, не сердись, я сейчас, я уже здесь, рядом, я же говорил, что умирать придется в один день…

Смерть подбирается вплотную, я слышу ее мерзкий смешок, и больше нет боли, совсем, и от этого легко, настолько, что я падаю, прижимаясь губами к руке самого любимого, самого ненавистного человека на земле. Мир распадается на пиксели и гаснет, как экран макбука.

***

– То есть, – уточняет редактор, снимая очки и тщательно протирая их мягкой замшевой тряпочкой, – именно так вы видите финал этого романа?

– Да, – отвечает Джереми Йорк. – Этот роман, – он слегка играет словом, акцентирует, рисует намек, – этот роман мог закончиться только так.

– Все умерли? – кривит губы редактор. – Не ново, но допустимо. И все-таки, хочу напомнить, что вы использовали стиль дневников. И у читателя останутся вопросы. Кто написал этот последний абзац? Да и весь этап повествования, начиная с бегства Джеймса Патерсона из клиники? Это явно не ваш стиль, доктор Йорк, уж простите.

– Оставим эту интригу на суд читателя. Каждому свое. Кто-то будет верить, что Джеймсу удалось выжить.

– Разумеется, он выжил! – С необычайной горячностью перебивает редактор. – Ведь ему вкололи «Феникс»! Как и в замке, ему же дали четкий однозначный приказ!

Йорк невесело смеется в ответ:

– С чего вы взяли? Впрочем, если вам угодно окунуться в научную фантастику, милости прошу. Но вряд ли гипотетический препарат Мак-Феникса обладал столь чудесной живительной силой. Да и будет ли хеппи-эндом такая ситуация? Я ведь могу изобразить, как Джеймс рыдает над могилой Курта, и я забираю его в свою клинику, уже насовсем, уже и не Джеймса даже. Хотите?

Редактор качает головой:

– Вот что. Историю нужно дописать, чем бы она ни закончилась. Историю нужно дописать хорошо. Публике нужны счастливые финалы, даже если весь рассказ захлебывается кровью. На современной волне был бы очень кстати роман о геях, завоевавших свое счастье в адской бойне, еще и в те, темные для нас времена. Это было бы актуально. Кстати, не так давно вышла повесть о двух подростках на просторах Шотландии… Вы оттуда позаимствовали идею, или?..

Джереми Йорк упрямо молчит. Редактор вздыхает.

– Рукопись обрывается именно так, – говорит Джереми Йорк. – Я только составитель, все, что я сделал, – изменил имена и названия. Нет и не было на свете Курта Мак-Феникса и Джеймса Патерсона. Никогда они не жили на Беркли-стрит. И вы напрасно будете искать в Дорсете местечко Кингсайд и Стоун-хаус, не говоря уже о замке Дейрин на берегах Лох-Эллер. Вам лично нужна правда? Что ж, правда такова, что Патерсон уехал без объяснения причин, пока Мак-Феникс валялся в больнице. Добился от него признания, подставил под пули – и свалил! Теперь мотается по заграницам, жизнь устраивает. Курт окончательно закрылся от мира, почти не говорит. Его мозг поврежден долговременным пребыванием в коме. Ни о Стратеге, ни о гениальном ученом больше нет речи, я знаю, он – мой пациент! И все это сотворил с ним Джеймс Патерсон. Как вам хэппи-энд?

Редактор снова вздыхает.

***

– Джеймс!!!

Тьма вокруг то чернеет, то слоится другими тенями, клубится и вьется, и что-то резко вспыхивает и тотчас гаснет, тогда переклинивает горло и становится нечем дышать. Омерзительно трудно дышать, когда тьма покрепче берет за горло, но что-то бьется, и трепещет, и колотит в виски, и оказывается – сердце. Оно есть. Оно еще что-то может, кроме как умирать от боли и любви…