Читаем З часів неволі. Сосновка-7 полностью

Міліціонер став навідуватися до села майже щодня. Він уже не боявся ходити селом сам. Заходив до хат. Ці відвідування викликали цікавість людей. Вони собі гадали так: чого б це міліціонер мав заходити до непривітної незнайомої сім’ї? Якщо заходить і сидить там цілу годину, значить між ними є щось спільне. І зростала у селі до таких людей підозра. А потім помітили, що до одних він заходить удень і зовсім відкрито, кількох зустрічає ніби випадково пізно ввечері за селом, а буває так, що сидить цілий день у сільраді, тим часом голова сільради викликає по одному кілька чоловік з різних причин. З кимсь із них міліціонер міг зустрічатися в сільраді. Одне слово, стало ясно, що він — резидент. Тоді кущовий Кремінь зробив засідку на дорозі від Теребовлі до села, його схопили і притиснули. Він розповів про свою сільську агентуру. Попередили, щоб припинив роботу на чекістів. Він пообіцяв.

Пізніше місцева служба безпеки встановила, що міліціонер не все розповів правдиво — оббрехав кількох людей. Хати, до яких заходив удень відкрито, були свої, сидів він у них подовгу навмисно, щоб викликати до них недовіру.

Якось група повстанців наткнулася на засідку червонопогонних солдат на околиці села, двох з групи було вбито. Коли встановили, що її організували на підставі інформації міліціонера, то служба безпеки й присудила його до страти, Юрків і виконав вирок.

— А хто був той міліціонер? — цікавлюся.

— До Теребовлі він прийшов як Іваничук з Вінниці, — відповів Юрків. — А коли мене заарештували, то у справі був один документ, в якому прізвище батьків було Іванови і проживали вони в селі Калузької области.

Отож, коли я взяв на себе виконати вирок, — провадив він далі, — мені принесли гвинтівку. Я вирішив застрілити, як він буде у сільраді, бо звичайно він так сидів за столом — його добре було видно з вулиці. З другого боку вулиці був пліт заввишки по плечі людини. Я приглянув, що за плотом на людському городі можна стати дуже зручно для стрільби. Віддаль метрів сорок-п’ятдесят. Це зовсім недалеко. І якщо він буде сидіти в кабінеті разом з головою сільради (який не шкодив підпіллю), то я не промахнуся і голову не зачеплю. Залишилося непомітно для господаря городу сховати біля плоту гвинтівку і чекати на прихід міліціонера. Він довго не приходив, і я вже побоювався, щоб господар не наткнувся на верету з гвинтівкою. Коли з’явився — серед дня. Що робити? Чекати, заки потемніє? А може, він піде з села раніше? Початково я розраховував, що стрілятиму ввечері, коли він сидітиме в освітленій кімнаті, а я за плотом, і після пострілу у потемках дремену через город повз хату в луг та яри. А тепер на мене напав страх, що він не буде сидіти до вечора, кудись піде, до сільради не повернеться і я не виконаю атентат. Я пройшов по вулиці. Ніде нікого не видно. А, думаю, я вдень дремену. Метрів за сто переліз тин, обійшов одну хату і городом іншого господаря підійшов до гвинтівки, присів, розгорнув верету, загнав набій, закрив замок, просунув кінчик цівки крізь пліт, сидячи примостився добре, бабахнув і, пригнувшись з гвинтівкою в руках, пустився навтьоки через город до яру з кущами. Загавкали собаки. З сусідньої хати виглянула жінка, але миттю сховалася, в хаті праворуч хтось притулився до шибки і також хутко відвернув обличчя і сховався. Я більше нікого не бачив і мені здавалося, що й мене ніхто не побачив, окрім із сусідніх хат. Може, й не вони сказали. Може, хтось інший. Кілька днів я не був у селі, а коли прийшов, то вже все село гомоніло, що це я зробив. Абсолютна більшість хвалила. Мати сказали, щоб кудись тікав. Я зібрався йти до повстанців у ліс. Мене перехопили біля сусіднього села. Гвинтівку після атентанту поклав у обумовлене місце, і її повстанці забрали. Пістоля не мав, тож відстрілюватися нічим було, і мене взяли, можна сказати, голими руками. Мені не було 18 років і тому трибунал засудив не до страти, а до 25 років ув’язнення. Так я опинився в норильських концтаборах.

У Норильську пан Юрків потрапив на будівництво молібденового комбінату. Археологи знайшли там багаті поклади молібденової руди. Молібден — один з кількох найтвердіших металів. Його додають до сталі при виготовленні інструментів, а найбільше його йде при виготовленні танкової броні. Сталін піклувався про створення армади танків, літаків, кораблів, тому до Норильська звозили тисячі в’язнів для прискорення будівництва шахт, заводу для збільшення руди, комунікацій. Всі об’єкти були обвішані десятками гасел зі словами Сталіна, на зразок: “Стране нужен молібден.”

Норильськ за полярним колом? Там вельми холодно?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное