Читаем З часів неволі. Сосновка-7 полностью

Згарячу Юрків пальця й не чув, а коли сховали труп і замели сліди, накотився гострий біль. Мусив іти до санчастини. На щастя, санітаром був свій чесний повстанець. Сказав, що випадково дверима прищемив пальця і той хруснув. Санітар пильно поглянув на нього, все зрозумів і каже:

— Так, так, я чув, що це у третьому бараці сталося.

Зробив знеболюючий укол, прорізав трохи пальця уздовж, поправив друзки кісток, зашив, замазав чимось, забинтував і питає:

— Можете обійтися без пов’язки через шию?

— Можу, — повів Юрків.

— Поносите добу забинтований палець у кишені?

— Поношу.

— Підете завтра на роботу, зробите вид, що це сталося на роботі. Я завтра вийду в робочу зону для обходу, через когось гучно покличете мене. Я зроблю вам перев’язку і оформлю виробничу травму. Постарайтеся, щоб вас ніхто не бачив з цією пов’язкою сьогодні і завтра до нашої зустрічі в робочій зоні.

— Добре, — відповів. — Дякую.

Вийшов із санчастини, поблукав між бараками, доки не забамкали до сну. Зачекав, заки підмітайло вимкне світло, зайшов до барака і ліг на своє місце. Палець не дав йому заснути до ранку. Лише перед самою побудкою зімкнув очі на півгодини.

Уранці ще ніхто не знав, що одного з центрових бандитів уже немає. Його друзі почали шукати й не могли знайти пропалого цілий день. За цей час санітар зробив Володимирові перев’язку, оформив виробничу травму і так “легалізували” його вавку.

На вечірню перевірку, як звичайно, до кожної секції барака прийшло по офіцерові та сержантові з гарнізону, вчинили ретельну перевірку особового складу в’язнів. Не дорахувавшись одного з в’язнів, ударилися в пошуки. Із-за зони прийшли солдати з собакою і стали уважно обходити всі стежки й закутки. Махорка таки зробила свою справу — не знайшли.

Враження це справило величезне. Босяки притихли й принишкли. Свої зрозуміли, що переходять в наступ і підняли голови. Адміністрація ж розгубилася і довго не знала, що робити. За їхнім прикладом повстанці (свої й прибалтійські) вчинили розправи з бандитами по багатьох інших зонах Норильська. Самосуд перейшов до Інти, Тайшета, Джезказгана та в управління інших міст. Удар по бандитах був ударом і по адміністрації таборів. Співвідношення сил змінилося на користь політичних і тепер не політичних били, а політичні били кримінальний контингент. Адміністрація не могла більше руками бандитів тероризувати й убивати політичних. І тоді влада видала указ, який карає смертю за смерть. А сама стала тиснути голодом, надмірною працею та посиленням режиму. Життя було нестерпне. За якийсь час Юрківа перевели до Воркути на сьомому шахту. В зоні, що працювала на цій шахті, було 5000 в’язнів.


4. Повстання

Коли здох Сталін, як розповідав Володимир Юрків, а в таборах режим не пом’якшав, в’язні вирішили готувати повстання. Так сталося, що Юрків опинився в центрі його підготовки. Зібралося п’ять добрих хлопців: Володимир Караташ, Микола Головай, Володимир Леськів, Никанор Кухта і він сам — за організатора. Юрків поставив Караташа після себе, хоча, на його переконання, той ніскільки не слабший за нього. Зрештою, вся п’ятірка — залізні козаки. Всі повстанці воювали свого часу сміливо, на слідстві не зламалися, в ув’язненні не впали духом. Вже з самого початку підготовки всі чудово розуміли, що йдуть на гру, з якої мало шансів вийти живими.

Склали план і домовилися, що мають виготовити зброї на 25–30 осіб, поступово збільшувати групу до трьох десятків чоловік, потім зняти вартових з веж, захопити вахту, роззброїти гарнізон, забрати його зброю і озброїти добровольців із зони, відтак напасти на інші зони Норильська і їхньою зброєю знову озброїти добровольців з інших зон, захопити владу в Норильську і з Норильська поширювати повстання на інші управління концтаборів. План знало п’ять осіб, і ніхто інший знати не повинен був. Розподілили обов’язки.

Один набрав собі самостійно помічників і збирав сірку з сірників та мав шукати амонал. Другий знайшов добру людину з токарів і той виточував цівки для пістолів. Третій спеціялізувався на виготовленні гранат. Четвертий мав забезпечити групу різною холодною зброєю. Сам Юрків мав координувати діяльність усіх, забезпечити стежу, відслідкувати і встановити графіки чергувань ментів на вахті та вартових на вежах, спостерігати за поведінкою кадебістів.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное