Читаем З часів неволі. Сосновка-7 полностью

— Пане Левку, до мене вони застосували допит під наркозом відкрито. Прийшли в житлову камеру, слідчий зачитав постанову прокурора про дозвіл провести цей допит, ззаду мене став мент, лікар підійшов і приставив клок вати до носа й рота. Я затамував подих і думаю, чи вдихати потрошечку чи відразу на всі легені. Тим часом повторюю про себе: “Бандити! Кати! Катюги! Катюги! Катюги!” І з цими словами вдихнув на всі легені наркозний дух із вати. Легкий шумок у голові, туман на очі, і я провалився в небуття. Це було опівдні. Проснувся десь опівночі, посюсяв, бухнувся на поміст й одразу ж заснув мертвецьким сном.

Пару днів мене не викликали. Потім слідчий викликав, довго лаявся по-московському, і після того як я в черговий раз відмовився говорити, узяв ключа від квартири між пальці правої руки, боляче шпигонув бородкою ключа в ребро і відправив до камери.

Викликали ще кілька разів, били й назад повертали до камери. Одного разу цей слідчий сам зайшов ззаду і з брутальною лайкою носаком засадив у праву нирку. Удар так дуже досягнув нирку, що я зразу відчув глибокий біль. Щось він там зрушив. Відтоді вона з більшими чи меншими перервами турбує мене постійно. Наші лікарі добувають мені таблетки. Вони полегшують біль, але не виліковують нирку. І я постійно ношу з собою оцю пляшечку. (При цьому він витягнув з кишені і показав мені невеличку пляшечку з білими таблетками.)

— Після цього мене більше не викликали на слідство і десь за пару місяців принесли обвинувальний висновок. У ньому було розкладено все: і структура групи, і хто і яку зброю робив, де вона зберігалася, протоколи польових випробувань гранат і самопалів і великий список свідків. Цей список склали хитро: між нашими людьми були свідки підмітайли та кілька стукачів, які нібито в наслідок їхнього становища на виробництві випадково наткнулися один на кілька гранат, другий на кілька пістолів, третій на десяток кинджалів. Усе було ясно, як на долоні. Якщо нічого не придумати і справа на трибуналі піде за сценарієм обвинувального висновку, то половину групи засудять до 20 років каторги, а половину стратять. Як же викрутитися? І на третій день мені прийшла геніяльна думка.

— Яка? — запитую.

— Не поспішайте, пане Левку! — продовжував розповідь Юрків. — Спочатку — про трибунал.

А судити приїхав з міста Петрозаводська Військовий трибунал Біломорського військового округу. Уявіть собі доволі чималу залу. Біля стіни в загородці сидить сім звинувачуваних. Навпроти, біля протилежної стіни, кілька столів. За столом — прокурор, а на столах зброя: 9 пістолів, самопалів, 11 гранат, 23 кинджали, 5 фінок, кілька наконечників списів, 2 пляшки з сіркою, кілька сокир з довгими ручками, ножиці для різання дроту, кілька мотузків з якорями, дві плетені драбини і кілька пляшок суміші бензину з двигуновою оливою з прикріпленими до них запальниками — цілий арсенал.

Юрківа завели до зали останнім. Він глянув на цей арсенал, потім на шестеро своїх друзів. Вони вп’ялися поглядами в нього. Усі були змучені, схудлі, кілька з опущеними головами, решта дивилася прямо й уперто. Він привітав їх бадьоро: “Слава Україні!” Майже всі відповіли: “Героям слава!”

Конвой гукнув: “Тихо!” Суддя трибуналу відкрив слухання, а в’язні, мов зачаровані, не відводили віч, від зброї, що лежала на столах перед прокурором. “Як її багато! — думали, — зараз краще, коли б її було менше!”

Суддя дочитав обвинувальний висновок і запитує:

— Підсудний Юрків, чи визнаєте свою вину?

— В чому?

— У підготовці збройного повстання супроти радянської влади, тобто у зраді батьківщини? — ствердив суддя.

— Не визнаю. Ми багато разів зверталися до уряду, щоб спрямував комісію для зустрічі з політичними в’язнями. Адміністрація табору наші клопотання не пропускала до Москви. Тому ми вирішили прорвати охорону силою, щоб поїхати до Москви і вручити урядові Союзу РСР нашу скаргу на грубі порушення соціялістичної законности адміністрацією табору.

Слова ці він вимовляв гучно й повільно. Кілька разів зупинявся і просив секретаря трибуналу майора Іванова записати їх слово в слово. В міру викладу цієї заяви його колеги веселішали, і все вище підіймали голови. Вони зрозуміли геніяльну трансформацію спрямованости їхнього умислу, і всі до єдиного повторили її у відповідь на запитання судді до кожного з них. Караташ додав, що позаяк влада концтаборів вже неодноразово розстрілювала беззбройних в’язнів і адміністрація сьомої зони не виявляла більшої гуманности, ніж у тих таборах, то вони припускали, що й їх можуть розстріляти за найменше обурення жорстоким нелюдським режимом. Ми не хотіли безборонно згинути від емвеесівського свавілля. Щоб не думали три члени трибуналу й прокурор, секретар мусив занести до протоколу сім відповідей одного й того ж незлочинного умислу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное