Читаем З часів неволі. Сосновка-7 полностью

Нескінчена дума

Далеко, далеко від рідного домуВ невтоптаних хащах тайгиЗапалу могилу під свист буреломуНавік пригорнули сніги.Лежить в тій могилі нескінчена дума,Жоржини окрилених мрій,І серце орлине в грудях вільнодума,Що вирвав з життя буревій.Коли чорні хмари над краєм навислиІ вихри зняли лютий шал,Орла молодого в кайдани затислиЙ на смерть повезли за Урал.А батько та мати, і дівчина любаСумують щодня край села,Де шепіт у полі самітнього дубаНагадує думу орла.

Втеча через нору

Вже кілька днів майже без упину сіра мжичка обіймала сірі бараки, чорні бушлатні зеківські постаті і все довкола. Ця мряка сідала дрібнюсінькими крапельками води на щоки, вуса, непоголену бороду. В’язень добував з кишені носову хусточку і обтирав обличчя. Незабаром мжичка покривала обличчя новою мокрою пеленою. Пелена формувала крапельки, крапельки перетворювалися на воду, і в’язень ніби нею вмивався. Менше як за півгодини обличчя знову вкривалося тією ж густою вологою габою. В’язень добував з кишені вогку хусточку і знову обтирав обличчя. Цього разу на сухо не виходило. Наступного разу хусточка була вже геть мокра, і він переставав витиратися — хай збирається з туманної пелени в росу, хай крапельки роси збільшуються і потім патьоками спливають з обличчя на ковнір бушлата й за шию. Я ходив вузькою стежкою, опустивши долі очі, не помічав мжички й роси на обличчі і напружено думав про своє. Аби ніхто не перебив, не підіймав голови й дивився вниз. Невже правда, що коли політв’язень починає хитатися, то неодмінно покотиться вниз — до зради? Василь Пірус сказав: коли хтось почав підлещуватися до влади, не утримуй, бо однаково не втримаєш. Штовхни його і хай швидше падає.

У цьому підході є щось фатально-статичне, а мені здається, що людина — вельми складна динамічна істота. У ній постійно борються добро і зло, тобто моральність і неморальність, шляхетність і хамовитість, піднесеність і обивательство, жертовність і жадність, альтруїзм і егоїзм, прагнення до зірок і цілковита приземленість. Є період у житті людини, коли велика ідея цілком заполонює її душу і мозок і вона діє як її зразковий носій. Але минають роки, десятиріччя, душевна енергія вичерпується, і її погляд від зір все частіше опускається додолу. Все важче перебувати на вершині того зразкового носія ідеалу, на якому довго була, і вона, часом, може підняти ногу, щоб стати не туди, куди належало бути за своєю ж життєвою традицією. У такий момент, у момент хвилевої слабкости її слід було б підтримати. Хвилева слабкість мине, і вона знову на роки залишатиметься в передовій лаві зразкових синів нації.

Гаразд, чоловіче, це ти так теоретично розмірковуєш про інших, а що тобі твоя душа каже? Ти готовий відступати? Ні. Навпаки, не виникає жодної спонуки й потреби відступати. Понад те, з часом зростає почуття своєї правоти, зростає душевна сила утверджувати велику ідею національної свободи.

Суть Пірусового твердження: людина була зрадником, а лише тепер проявила своє зрадництво. Моя думка — людина раніше не була зрадником, а тепер ним стала.

Концепція Піруса: того, хто похилився, не втримаєш, тож варто підштовхнути униз. Я думаю, що людина йде до зради поступово і тому, підтримавши її в хвилину розпачу, можна загальмувати падіння, а, може, й зовсім утримати.

Але якщо, питав я сам себе, ти не допускаєш у себе хитання, то чого допускаєш в інших? Відповідь, либонь, така: ти став на шлях боротьби зі своїх внутрішніх спонукань, а в зоні багато таких, яких поставили на боротьбу не так внутрішні, як зовнішні спонуки.

— Пане Левку, — долетів голос збоку, перервавши мої думки, — здорові були, земляче!

До мене навперейми йшов Гриць Гайовий.

— Можна до вас долучитися?

— Можна.

— Ви не читали в Дніпрі нові вірші Бориса Олійника?

— Ні, не читав.

— Я вам приніс журнал з цими віршами. Почитайте. Вони цікаві.

І на цьому я пішов. Бувайте здорові!

— До побачення.

Гайовий повернувся і хутко пішов. Я перегорнув сторінки журналу, засунув його від мжички під полу бушлата й пішов до школи. У передньому класі сиділо кілька в’язнів. Я привітався до всіх, витягнув з-під поли журнал і поклав його на край вільного столу. За дверима сусіднього класу почувся гучний сміх. Прочинив двері, щоб заглянути в клас. У класі почули рип дверей і звідти залунало: “Заходьте, заходьте!”

Я зайшов. Назустріч прямував високий худорлявий чоловік середнього віку. “Радий з вами познайомитись особисто, — заговорив, — бо заочно чув про вас”. Простягнув руку для привітання.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное