Читаем З часів неволі. Сосновка-7 полностью

— Я — Форсель, учитель англійської мови. А це, — показав поглядом на трьох зеків, що сиділи за окремими столами, — мій клас англійської мови. Мало, проте я радий допомогти їм вивчити англійську.

Хиронін, один із трьох учнів, карел за походженням. Він був бібліотекарем шкільної бібліотеки, яка займала одну кімнату, і ми вже були знайомі.

Форсель і Хиронін почувалися родичами, як і українці, в чужинецькому середовищі, проте були не лише різного зросту (Хиронін трохи нижчий за середній), а й темпераменту, вдачі та манер поведінки.

Форсель — трохи гордовитий, Хиронін — простіший, Форсель багато розповідав про Фінляндію, Хиронін дуже рідко говорив про Карелію і т ін. І в одного, і в другого були окремі кола близьких в’язнів. І все-таки всі сприймали їх за братів.

Коли виникла ідея тікати з концтабору, Хиронін запропонував Форселю приєднатись. Форсель відмовився, але, ясна річ, не видав таємницю. До бібліотеки Хироніна зеки заходили не вельми часто. Бувало, що за цілий день ніхто не навідається, бо, по-перше, значна частина в’язнів обмежувалася газетами й журналами і книжок не читали взагалі, по-друге, поза бібліотекою було чимало літератури, до того ж кращої.

Від задньої стіни школи до забороненої зони метрів десять. Кімната Хироніна була в цій половині школи, тож бібліотека була зручним місцем для підготовки до втечі. Поступово під осінь 1962 року зібралась група з шести осіб. План полягав у тому, щоб за зиму прокопати тунель (лаз) від бібліотеки попід вогневу охоронну смугу метрів на десять-двадцять далі від зовнішніх охоронних споруд і пристроїв. Навесні, коли потеплішає, з початком ночі з горизонтального лазу прокопати вертикальну трубу до поверхні землі, вилізти і за ніч якнайдалі непомітно відійти від Сосновки.

Заготували робочий одяг, спеціяльно виготовили лопату з короткою ручкою і відро (короб) для перенесення, себто пересування землі. У кабінеті Хироніна нижче книжкових шаф були розсувні фанерні дверцята з полицями для зберігання газетних підшивок, старих журналів тощо. Одну з таких ніш пристосували для непомітного входу до лазу і для виходу з нього. У ніші пропиляли підлогу і розташували дошки так, щоб їх можна було зручно підіймати і класти назад, непомітно для ока. Між землею і дощатою підлогою простір був чималий, сантиметрів тридцять-тридцять п’ять. Вони почали копати лаз, а землю розпихати у просторі попід підлогою.

Робота йшла повільно, проте лаз просувався далі й далі. Кілька разів вони ледь не провалилися, коли заходили менти і робили шмон, але їх не виявили, і вони по черзі, мов кроти, копали лаз все далі. Верхній шар землі мороз скував і перетворив на твердий поміст. У березні 1963 року лаз минув внутрішню вогневу смугу, зовнішню вогневу смугу, дротяні пружинні стальні спіралі великого (до метра) й малого (30–40 см) діаметра і віддалився на кільканадцять метрів від останнього загороджувального пристрою.

Все було готово, проте тікати було рано. У Мордовії березень завжди морозний, і земля покрита снігом. Краще було б тікати, коли сніг зійде, щоб не залишати за собою чітких слідів на снігу, або в снігову погоду, коли сніги замітають сліди. Чекати до тепла не можна, бо мерзла земля розтане і лаз завалиться. І втікачі хотіли, щоб весна запізнилась, а потім хутко потеплішало, щоб і лаз не провалився і можна було б вийти в легкому одязі. Ба, погоду не замовляють у небесній канцелярії і передбачити її витівки також неможливо. Леле, витівки її обернулись злим жартом.

Звечора стало різко теплішати. Сніг почав улягатися. З дахів закапало. Наступний день сонце так гріло, що вода поточилася струмками. Кінець березня здавався кінцем квітня. Втікачі з жахом зиркали в бік лазу, чи не почала позначатися на білому снігу темна смуга над їхнім лазом. До вечора вона не з’явилася, проте за такого потепління могла з’явитися кожної години і тоді, все пропало. І вони вирішили тікати. Після вечірньої перевірки, коли люди в основному поснули, поклали під ковдри опудала з бушлатів, шапки на подушки й натягнули ковдри на них, аби створити враження, що вони сплять, натягнувши ковдри на голови. Прийшли до школи, вдягнулись в легкий одяг і літнє взуття, опустились до лазу і почали прокопувати вертикальну трубу. В нервовій напрузі і поспіхові не помітили, що як два дні тому різко теплішало, так тепер різко холоднішало. За ті три-чотири години, що потрібно було для продовбування труби й виходу наверх, температура впала до градусів 20 морозу і далі падала.

Що робити? Повертатись назад?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное