За белым кречетом

Жутко было снизу смотреть на вздымающиеся, зловеще поблескивающие на солнце водяные горы с зарождающимися на гребнях барашками.

— Что, суслики,— заметив растерянность и страх на наших лицах, весело крикнул рыбак.— Это вам не птичек в горах ловить. Море! Вот оно какое у нас. Не дрейфьте,— перекрывая рев мотора, кричал он нам, ловко уворачиваясь от очередной волны.— Не дам я вам погибнуть, не утонем!

Глаза его горели, весь он был в каком-то отчаянно-радостном возбуждении, словно шторм и был его стихией. Не отирая летевших в лицо брызг, сросшись с ручкой руля, он заставлял лодку, как бы боком продолжая нестись вперед, съезжать по склону длинной, разбежавшейся волны. Так же боком взбираться по склону следующей и в последний момент ускользать из-под завихряющегося над головой страшного гребешка.

Лодка, на который мы, не зная погоды, рискнули пуститься в плавание через залив, была самой обычной «казанкой» старого образца. Правда, в отличие от первых «казанок», на которых в море утонуло немало людей, на корме этой имелись полые крылья, сделанные для остойчивости. Но никакие крылья не спасли бы нас в этот шторм, накрой нас гребнем волны. И мы прекрасно понимали это.

Возвращаться тоже возможности не было. При развороте нас бы сразу перевернуло. Оставалось только мчаться вперед, уповая на судьбу и умение рулевого. К счастью, опыта в плавании по неспокойному морю этому парню было не занимать. Трясясь как в решете, ежесекундно готовые проститься с жизнью, часа через два мы выбрались на берег полуострова Говена. Втащить моторку на берег помогли подоспевшие рыбаки.

— Так-то, суслики,— усмехнулся невесело Володя, с жадностью закуривая сигарету.— Вот как на море бывает. Но мы здесь работаем, нам рисковать положено. А вам-то? Неужели птички стоят того?

— Если бы их еще поймать,— отшутился Носков,— а то ведь может статься так, что вернешься из поездки с пустыми руками.

— Тогда, как у нас,— удивился рыбак и попросил помочь ему отчалить.

Как ни уговаривали мы его, предлагая переночевать на базе, переждать шторм, он собрался возвращаться в Тиличики.

— Доберусь,— уверял он.— А не доберусь — туда мне и дорога.

— Из-за доброты и лихости своей парень пропадает,— посочувствовал один из рыбаков, остававшихся с нами, глядя, как нещадно молотит легкую «казанку» на штормовых волнах.— Не из-за денег, не жадный он, знаю. Отказать никому по слабости души не может, а этим и пользуются браконьеры. Вот и сейчас попался, чужую, поди, рыбу вез, а чью — не скажет. Рыбинспектор у нас человек строгий, он уже не раз его предупреждал, а теперь упечет, право дело, куда-нибудь на лесоповал задарма работать. А у Володи — старая мать. Да и каково ей будет узнать, позору не оберешься...

Лодка меж тем благополучно миновала середину залива, самую трудную часть пути, а вскоре потерялась из виду за волнами. Пожелав от всей души этому лихому парню встать в конце концов на правильный и честный путь, мы отправились к рыбакам на базу.

По дороге они рассказали, что Александр Гражданкин жив и здоров. Он приходил в наше отсутствие на базу, рассказал, что живется ему там хорошо, много видит интересного, ведет ценные наблюдения. Запасшись хлебом, он ушел опять на птичий базар, пообещав вернуться через неделю. Таким образом одна из забот с плеч Носкова свалилась.

В тот же день мы отправились в горы, поставив целью осмотреть кряж к западу от нашего прежнего маршрута, где в прошлом году Юрий отыскал третье гнездо кречетов.

Тундра принарядилась: зазеленела свежая травка, покрылись листьями кустарники. Кое-где попадались подсохшие полянки, и я не утерпел, снял опостылевшие болотные сапоги, в кровь истершие ноги, и пошел по траве босиком. Однако блаженствовать пришлось недолго. Опять начались болота, приходилось переходить вброд многочисленные ручьи.

Юрий стал молчалив, неразговорчив, будто совсем потерял надежду на успех. Но с биноклем он нигде не расставался, где только можно изучая небосвод и далекие горные ущелья. Примерно на полпути, когда мы шли по подсохшей предгорной равнине, Юрий, оторвав бинокль от глаз, с радостным лицом обернулся ко мне:

— Он там! Это сокол! Я его отлично видел!

До горы, вершину которой венчала скалистая башенка, было еще километров шесть, и я удивился, как о такого расстояния можно было не только разглядеть, но и определить птицу. Сколько я ни смотрел, кроме силуэтов чаек ничего не увидел.

— Да, да,— твердил радостно Носков.— Это он, кречет, я его видел.

И он рассказал, что только бинокль и помог осуществить мечту жизни стать сокольником. Без бинокля ему никогда бы не отыскать всех тех птиц, которых ему довелось держать. Оказалось, что он от природы обладает слабым зрением, и без бинокля в горах был бы как слепой. Я порадовался тому, что хоть одно гнездо мы застанем на прежнем месте. Сил сразу прибавилось. Мы зашагали резвее, а Юрий припомнил, что как раз у этого гнезда его с таким неистовым бесстрашием и атаковывала белая кречетиха.