За белым кречетом

На берегу Вывенки нам вскоре повстречался небольшой медведь. Он расхаживал по берегу, обнюхивал дохлых, отнерестившихся рыб и не обращал на нас внимания. Эго позволило мне сделать несколько удачных кадров. Но когда, осторожно выбравшись из лодки, я попытался приблизиться, медведь, заметив меня, галопом помчался в кусты.

Я договорился с Рушаном, что он будет выключать мотор, как только впереди покажется медведь, чтобы приблизиться к нему на достаточное для съемки расстояние. Рушану дело показалось занятным. В следующий раз, увидев далеко впереди медведя, мы выключили мотор, но зверь исчез в кустах. Громко досадуя, мы проплывали от кустов примерно в трех метрах и обнаружили, что большой черный медведище, не обращая внимания на наши голоса, продолжает идти по берегу в том же направлении. Прикусив языки, мы проплыли мимо, уносимые быстрым течением.

Снять медведя было невозможно, так как на моем аппарате стоял длиннофокусный объектив, а до зверя были считанные метры. Тогда Рушан запустил. мотор, развернулся, и мы на полной скорости помчались вслед за медведем. То ли он плохо слышал, то ли был занят своими мыслями, но только он не обратил на шум мотора никакого внимания. Лишь когда мы с ним поровнялись, зверь кинул взгляд в сторону и в тот же миг стремительно, не хуже горного барана, взбежал по отвесному склону и скрылся в кустах. Вот и пойми такого зверя: то он не обращает внимания на громко разговаривающих людей, плывущих в лодке ему навстречу, а то удирает, как заяц. Ясно одно, что случайно оказаться у него на пути опасно. «Увлекшись своими мыслями», он может выйти на человека нос к носу и от неожиданности и со страху натворить беду. Однако втроем да под защитой такого охотника, как Рушан, мы разгорячились. Отправившись далее, строили планы, как будем снимать следующего зверя, но медведи не встречались.

К полудню мы добрались до места, где Носков отыскал гнездо белоплечего орлана. Пристали. Юрий ушел на поиски гнезда, решив взять хотя бы одного птенца, чтобы преподнести его в дар Московскому зоопарку. Пока он пропадал в болотистых пойменных зарослях, где тунами вились комары, я вынес на берег птенца белохвостого орлана. Когда моторка встала, белохвост занервничал, засуетился, и я решил дать ему немножко поразмяться да покормить его рыбой.

Птенец был не мал, хорошо оперен — почти слеток. Темно-коричневый, с внушительными желтыми когтистыми лапами, увесистым загнутым клювом, вида он был достаточно грозного, но по характеру на удивление беззлобный.

Еще в избушке я как-то попытался покормить птенца ястреба. И тут же был наказан. Стремительно вскинув лапу, острием когтя ястреб до крови разодрал мне руку, которой я предлагал ему мясо. Больше я его кормить не стал. Белохвостик был не такой. Он позволял брать себя в руки, плыть с ним рядом было не опасно. Но тут, выйдя на берег, птенец впервые возроптал, не желая подчиняться. Он кричал, норовил подняться на берег, категорически отказываясь есть рыбу, какие только лакомые кусочки я ему ни предлагал.

Вверх по течению поднималась моторка. Увидев птицу, рыбак подвернул к берегу, поинтересовался, ради чего и куда ее везем. Выяснилось, что он возвращается в поселок Ветвей, а ночью плыл этими же местами к морю и встретил по дороге двенадцать медведей. Очень близко наблюдал самку с тремя небольшими медвежатами, жалел, что не было с ним фотоаппарата. Его рассказ запал в душу. Зародилась мысль приехать сюда специально, для того чтобы пофотографировать бурых медведей на рыбалке. Вывенка была поистине медвежьей рекой. Только мы с Рушаном стали строить планы, как бы осуществить сплав по реке на следующий год, как из кустарников, отбиваясь от комаров, вывалился огорченный Носков.

— Эх,— вздохнул он тяжело,— лучше бы я взял их тогда, когда отыскал гнездо. Сразу. А теперь...— он протянул нам четыре лапки.— Сдохли. В гнезде. Два таких прекрасных птенца. Оперенные. Почти слетки. Отчего? Почему? Ничего понять не могу.

Природа продолжала загадывать загадки. Кречеты, ястребы и вот теперь орланы оставались в этот год по известной только ей причине без потомства. Ну не странно ли, удивлялись мы, ведь орланы считаются рыбоядами, а уж этого-то добра в каждом ручье полно. Отчего же выросшие птенцы погибали?

— Да какие они рыбояды? — возмутился Носков, отнял у меня рыбу, которой я тщетно пытался накормить раскричавшегося белохвоста, разодрал подстреленную чайку и дал орлану. Тот с жадностью принялся есть и вскоре успокоился.

Видимо, одной рыбой кормиться орланы не могут, птенцам требуется и мясо, а ни зайцев, ни куропаток из-за их малочисленности добывать в это лето родители не могли. Вот и гибли подрастающие в гнездах птенцы.